Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Но Мерлин-то знал, что ждет не этого имени. Как только в чаше возникло изображение, он едва не ухмыльнулся во весь рот и показал Виктории некогда ослепительного Пагета – толстого, самодовольного семидесятилетнего старика.

– О боже. Нет-нет, этот не подойдет! – в ужасе воскликнула королева.

Оба рассмеялись.

Эти поиски мужа были куда приятнее всего, что Мерлину доводилось делать, блюдя Бадонскую клятву. Видел он и принцессу-изменницу, погубленную в Париже слепящими огнями и своевольной быстрой машиной, и те отдаленные времена, когда король Британии был всего-навсего движущейся картинкой.

Наконец Виктория назвала имя и титул Альберта, принца Саксен-Кобург-Готского. Одного взгляда на лицо в чаше оказалось довольно. Этого-то имени и дожидался волшебник.

Альберт умрет задолго до смерти Виктории, и она будет горевать о нем всю оставшуюся жизнь. Возможно, ей не помешал бы муж, более крепкий здоровьем. Однако Виктории суждено было выйти за Альберта, а, значит, так тому и быть.

Изображение в чаше было весьма лестным. Мерлин показал его Виктории, выразил одобрение и поздравил ее.

Итак, дело было сделано, и Мерлин приготовился удалиться. Осознав это, Виктория опечалилась.

Любому, будь он хоть человек, хоть камбион, нравится, когда его находят привлекательным. Завоевать же сердце королевы – это еще приятнее. Но Мерлин низко поклонился Ее Величеству и пожелал ей величайшего счастья в браке.

Когда он двинулся прочь, Виктория вновь увидела черепаху, в чьем теле жила душа Архимеда, и солнечные блики на волнах за окнами дворца, и прекрасную дочь повелителя глубин, и постаралась запомнить все до мелочей. Сможет ли когда-нибудь и ее королевство похвастать подобной красотой?

Составляя письмо принцу Альберту Саксен-Кобург-Готскому, она думала только о Мерлине.

– Проправив двадцать пять лет, Ее Величество совсем забросила свои обязанности.

– Я слышал, она не снимает траура с самого дня смерти бедного принца Альберта…

– Правление государством без явления монарха народу немыслимо.

– …и ведет разговоры с деревьями у Виндзорского замка, совсем как ее рехнувшийся дед…

– Но никто из придворных, никто из правительства, а уж тем более никто из членов семьи не смеет сказать ей об этом.

– …да еще и, как говорят, раскланивается с ними.

Даже в монаршем одиночестве Виктория слышала весь тот вздор, что говорили люди. Знала о слухах, будто, прогуливаясь по холмам вокруг Букингемского дворца и Виндзорского замка, по берегу реки Ди у замка Балморал, по саду Осборн-хаус на острове Уайт, она беседует с покойным мужем.

Что ж, тут слухи не врали, порой так оно и было. Смерть мужа, с которым Виктория прожила двадцать лет, означала утрату единственного человека во всей Британии, который мог говорить с ней, как равный. Потому-то она и беседовала с ним до сих пор, но муж больше не отвечал. Без него Виктория чувствовала себя безмерно одинокой.

Однажды в Осборн-хаус, на закате прохладного дня, она подошла к окну, подставила лицо морскому ветру и вспомнила о Мерлине.

Сказать по правде, по-итальянски изящный, окруженный фонтанами и морем, Осборн-хаус был попыткой воплотить в жизнь те мимолетные видения, дворец Дочери Морского Царя. Этой королевской династии Виктория завидовала, как ни одной другой.

В годы замужества она порой вспоминала последнюю встречу с красавцем-волшебником и неизменно чувствовала себя виноватой. Казалось, этим она едва ли не изменяет мужу. Однако во вдовстве Мерлин вспоминался ей куда чаще.

В тот вечер в Осборне Виктория приказала оставить ее в ее личных апартаментах совершенно одну. Некоторое время она спорила с самою собой, считать ли наступившие времена опасными для короны, или же, как сказал дядя, «днем штиля, когда в парусах ни ветерка».

Наконец Виктория остановилась на том, что в данный момент хватает и того и другого. Вынув из тайника запаянный в стекло пергамент, она прочла призыв вслух и тут же увидела толпу полуголых людей в каких-то дикарских одеждах, собравшуюся перед огромной движущейся картиной. Картина изображала что-то вроде кареты (только без лошадей), несущейся по гладкой темной дороге.

Ей, повелительнице прогрессивной нации, показывали и зоотропы, и волшебные фонари. Но эта картина была куда больше похожа на реальную жизнь – разве что «карета» двигалась слишком быстро. Королевский поезд Виктории всегда шел экспрессом, его машины позволяли развивать скорость до целых пятидесяти миль в час, но с этой каретой его смешно было бы и сравнивать.

Человек, сидевший внутри, казался странно знакомым, словно некий дальний родственник.

– В водительском кресле каждый – король! – с улыбкой сказал он.

Откуда же королеве было знать, что ей довелось мельком взглянуть на своего далекого преемника?

В год 2159 от рождества Христова на всех экранах в кабинетах короля Генриха Десятого без остановки, снова и снова, демонстрировалось то, что он называл «моим Азенкуром». Величайший триумф его правления заключался в том, что он был избран рекламным лицом компании «Чанъань-Форд-Хонда», крупнейшего автопромышленного гиганта в мире.

Увидев, что люди, смотревшие на картину, замерли без движения, Виктория устремила взгляд на человека, бегущего прямо к ней.

Этот носил длинные темные волосы, но был совершенно лишен бороды. Ростом он был высок, но вовсе не так высок, как Мерлин из ее воспоминаний. Выглядел он очень молодо, а вместо длинных одежд был облачен в нечто, показавшееся Виктории похожим на мужское исподнее – предмет, о коем она подчеркнуто не знала ничего. Но, когда он шагнул к ней в комнату, она увидела вышитый на его рубашке, прямо над сердцем, королевский герб – льва с единорогом.

Имея собственных сыновей, Виктория сказала бы, что этому мальчишке не более шестнадцати.

– Ты же совсем ребенок, – сказала она, удивленно глядя на него. – Кто ты? Где твой пристойный костюм? И как ты здесь оказался?

Слегка ошеломленный, Мерлин взглянул маленькой женщине в черном прямо в глаза, чего не делал никто после смерти Альберта.

– Я – Мерлин, – отвечал он, – камбион, рожденный Гвендид от Альберканикса. Я был учеником Галапаса, Отшельника из Хрустальной пещеры, сварливого старого деспота. Однажды утром, повторяя заклинания, я почувствовал зов Генриха Десятого, короля Британии. И как раз творил великое колдовство над его придворными, когда ты призвала меня сюда.

Он опустил взгляд и оглядел свои мягкие одежды и башмаки, до сих пор приводившие его в замешательство.

– А это – ливрея Генриха Десятого, – смущенно пояснил он.

Когда юный волшебник прибыл в 2159 год, король Генрих глянул на него поверх бокала и сказал: