Грег Гифьюн - Сезон крови [litres]

– И он убил его для вас.

– Он его усыпил.

– Ага, убил.

– Я не хотел, чтобы Док страдал. Ему было очень плохо.

– И ты видел, как он это сделал, или ушел?

Я стал ходить вдоль путей, не желая размышлять на эту тему.

– Мы вышли из комнаты до того, как он начал что-то делать. Но Доку было уже очень плохо, он вообще не чувствовал, что происходит. Потом мама разрешила мне его забрать, и мы похоронили его во дворе.

– Я помню, – сказал Бернард. – Херово видеть мертвецов.

– Угу.

– Особенно если это кто-то, кого ты знал живым. – Бернард кивнул, как будто соглашался с собственными словами. – Вроде как, если вот лежит что-то мертвое у дороги, и ты никогда прежде его не видел и не знал, и тебе наплевать, потому что ты даже не видел его, пока он был живым, то это не особо-то важно. Ну, противно, наверное, и можно подумать о том, что это вроде как печально и, может быть, немного интересно, но это просто что-то мертвое. Просто мертвый… предмет . Но если ты знал его раньше, если ты видел его живым, а потом он умер – это полная херня.

– Ты когда-нибудь видел мертвого человека? – спросил я.

Он кивнул.

– Пару раз был на поминках.

– Я видел бабушку после того, как она умерла, – сказал ему я. – Она так странно выглядела, когда лежала в гробу, лицо такое бледное… Она даже не особенно была на себя похожа.

– Потому что это была уже не она, – сказал Бернард. – Ее больше не было.

– Все говорили, как хорошо она выглядит, такая умиротворенная, а я был тогда совсем маленький, но все равно понимал, что все это вранье. Она выглядела ужасно. Она выглядела мертвой, вот как она выглядела.

– Как думаешь, как они выглядят там, внизу? – Бернард указал подбородком на поле. – Что там, подо всей этой землей и травой?

– Наверное, сплошные кости.

Бернард вынул изо рта травинку и бросил ее в направлении поля. Ветер подхватил ее, и травинка улетела, крутясь и пританцовывая в воздушном потоке. Бернард снял очки, протер толстые стекла подолом рубашки и надел их обратно.

– Хуже всего, что нас всех ждет то же самое. Что бы ты ни сделал за свою жизнь – или не сделал, кем бы ты ни был и куда бы ни поехал, ты все равно сдохнешь. Все в конце концов умирают, и их хоронят. Если только тебя не сожгут и не развеют пепел. У мамы был двоюродный брат, с которым так сделали, высыпали его пепел в океан.

– Думаю, это уже не важно, после того, как ты умер.

– Думаю, нет, – согласился он. – Но все равно это дерьмово. Мы живем и знаем, что рано или поздно все равно окажемся в земле. Какой-то наш день окажется последним.

– Никто и ничто не живет вечно, Бернард.

Он рассеянно кивнул.

– Но мы должны.

– Почему?

– Потому что иначе будет слишком жестоко. Выходит, что с самого рождения мы начинаем стареть, понимаешь? Выходит, что с самого рождения мы вроде как начинаем умирать. Какой смысл в жизни, если она просто закончится, и ты умрешь, а мир продолжит существовать, как будто тебя никогда и не было? Вчера Кудряш играл во дворе, жевал свой мячик, ел обед, пил из унитаза, был живой собакой. А потом – бах , и все. Вот так просто. Как будто его никогда не было.

– Для этого у нас есть воспоминания, – сказал я.

– От воспоминаний нет никакого толку.

Я спрыгнул с путей и сел рядом с ним. Из-за дальних деревьев через поле подул холодный ветер. Небо становилось свинцовым, с океана приближалась гроза. Мы сидели молча, прислушиваясь к своим мыслям.

– Ал, ты веришь в Бога? – спросил Бернард.

– Конечно, а ты веришь?

– Ага. Ты когда-нибудь о Нем размышляешь?

– О чем, как Он выглядит, что ли?

– Нет, почему Он делает то, что делает?

– Ну, иногда.

– Я думаю, отчего Бог меня ненавидит.

– Бернард, Бог никого не ненавидит. Он же Бог.

Бернард подтянул колени к груди, оперся о них подбородком и обхватил их руками.

– Ты веришь в Дьявола?

– Не знаю даже. Наверное.

– Если существует Бог, то должен быть и Дьявол.

– Ну, наверное.

– Не наверное, а точно. У всего есть противоположность.

– Конечно.

– Иногда я так ужасно злюсь, что просто хочется сойти с ума, понимаешь? – Бернард посмотрел на меня и покачал головой, как будто его самого эти слова беспокоили больше, чем могли обеспокоить меня. – Хочется послать все к черту и просто все разнести, всех разнести, потому что все равно ничто не имеет значения. Если жить как живешь, мир просто существует, не останавливаясь. Если бы что-то имело значение, если бы в нем был какой-то смысл, он бы остановился. Остановился и что-нибудь заметил бы. Но он не останавливается.

Я положил руку ему на плечо и пожал, потом легонько, в шутку потряс и отпустил.

– Все так иногда себя чувствуют, не беспокойся.

Бернард медленно моргнул, его глаза казались немного искаженными из-за толстых стекол очков.

– Я не беспокоюсь, – сказал он. – Однажды я сорвусь, Ал, и тогда кому-нибудь не поздоровится. – Обычно я бы поддразнил его за такие слова, но на этот раз сдержался и промолчал, как будто поверил. – Здорово не поздоровится.

Обычная болтовня Бернарда. Он совсем не умел драться, никого не мог напугать. Он хорохорился, но никогда не мог подкрепить свои слова делом. Он был зол и расстроен и грустил из-за своего пса, так что я решил оставить его в покое. Я оставлю его в покое, кем бы он себя ни объявил.

– Тебе никогда не приходило в голову, что Бог просто издевается над нами?

– У Него определенно извращенное чувство юмора. – Я натужно рассмеялся.

– Я серьезно.

– Просто иногда жизнь вот так дерьмово складывается, только и всего.

– Думаю, Дьявол мне нравится больше.

– Это ты заливаешь.

– Но это правда.

– А вот и нет.

Бернард пожал плечами.

– По крайней мере, с ним-то все ясно.

– Правда? – Я толкнул его локтем, изо всех сил стараясь разрядить обстановку. – Как давно ты с ним разговаривал в последний раз?

– Иногда мне кажется, что он говорит со мной.

– Врешь! – Я отогнал пробравший меня холодок еще одним принужденным смешком. – Ты просто псих.

Бернард слабо улыбнулся и поднялся на ноги.

– Будет гроза.

Я встал, стряхнул землю с брюк.

– Как думаешь, после того, как мы умрем, мы встретим людей, которые умерли до нас? – спросил он.

– Думаю, да.

– И животных?

– Конечно. Бог сотворил их так же, как и людей, с чего бы им не иметь души?

Бернард какое-то время размышлял над моими словами, снова обратив взгляд на свежераскопанное место на поле.

– Думаю, ты прав.

– Готов поспорить, что Кудряш сейчас носится по Раю, опрокидывает помойные ведра и ест мусор.

– Может быть, мы все понимаем неправильно, – негромко сказал он. – Может, мы начинаем жить… только после смерти.

Вдалеке зарокотал гром.

– Ладно, – сказал я. – Пошли отсюда.