Ульяна Соболева - Она странная [СИ]

Домой все равно ужасно хотелось… несмотря на то, что она там такая… чужая и странная. Все равно к ней тянуло. Просто рядом побыть. Запах ее втянуть. Услышать, как на кухне посудой гремит и, несмотря на то, что мы не разговариваем, всегда мне кофе в чашку наливает или в тарелку обед кладет. Я ем и она. Все молча. Потом свечку ставит на кухне и уходит к себе. А я дую на огонь и смотрю, как тонкая струйка дыма вьется над фитильком. Услышу, кто ее так обработал — кожу живьем сдеру. Эбби слишком впечатлительная у меня. Слишком поддается чужому влиянию. Узнать бы, с кем общается, чтоб ноги сломать и руки заодно. Коп я или нет, в конце то концов?

Повернул ключ в замке, но дверь не поддалась. Попробовал еще раз, но так и не вышло. Подергал за ручку. Что за… и словно лезвием по венам — она, что, сегодня замки сменила? Вот так все просто? Не поговорив со мной? Сел на скамейку, откинув голову назад, ощущая пульсацию в висках вместе с горечью на языке. Твою ж мать, как же я устал. Что с нами, Эбби, детка? Где мы что-то упустили? Почему ты со мной так, а? Мимо прошла соседка с первого этажа. Противная старушенция вместе с худой облезлой оранжевой таксой, которая вечно на меня лаяла. Я вежливо поздоровался, соседка отыгнорила, а вот ее пес принялся тявкать, как и всегда. Она обернулась, окинула меня мутным взглядом, нахмурила косматые брови.

— Хватит, Мувик. Успокойся.

Впервые одернула пса, осмотрелась по сторонам и вошла в подъезд. Ну хоть какой-то прогресс, раньше ее не волновало, что милый Мувик меня как-то люто ненавидит.

Не знаю, сколько просидел на проклятой лавке. Часы на руке стали. Но судя по тому, что машины почти не ездят, уже за полночь. Услышал, как мягко подкатил к дому автомобиль, и обернулся, а потом стиснул челюсти так, что затрещали кости и в зубах отдалось оскоминой. Она приехала с кем-то… Ее привез какой-то ублюдок. Лошок в элегантном костюме и в круглых очках. Тачка дорогая. На жену мою смотрит так, словно это кусок сыра. Зачесались руки съездить по лощенной морде козла. Если зайдет с ней в подъезд, я его похороню. Но она вошла в него одна, как всегда в последнее время демонстративно не замечая меня, поднялась по лестнице — я за ней.

— Эбби, мать твою. Что это за урод?

Отперла дверь и хлопнула ею у меня перед носом. Но я толкнул ее в бешенстве, двумя руками распахивая настежь и не давая ей повернуть изнутри ключ в замке. Вскинула голову, посмотрела на меня ошарашенно и тут же прошла мимо, чтоб двери закрыть, на ходу набирая чей-то номер. А во мне ярость поднимается волной бешеной. Трясет всего. Или сегодня она поговорит со мной, или катись оно все к дьяволу.

— Да, мам. Я уже дома. Кэвин меня подвез. Да, из конторы по продаже недвижимости. Не знаю… Я еще не готова, наверное. Конечно, приеду к тебе на Рождество. Я тоже очень соскучилась. Да, устала немного. Сейчас в душ и спать. И я тебя люблю, ма. Спокойной ночи. Не переживай, со мной все хорошо. Честно. Да, я схожу к врачу, обещаю.

Да что здесь, черт возьми, происходит? Какая продажа недвижимости? Какой на хрен Кэвин? И почему на Рождество к маме? Это же наш праздник. Семейный.

Я выбил из ее рук телефон и увидел, как она резко отшатнулась назад к стене.

— А вот теперь мы поговорим, и мне плевать, что ты этого не хочешь. Кто такой этот Кэвин? Ты с ним спишь?

Стиснул ее запястья со всей силы.

— Рик? — синие глаза широко распахнуты, — Не надо. Пожалуйста. Не надо…

— Да, мать твою, кто ж еще? Или пока игнорила, забыла, как я выгляжу? Ты что продавать собралась? Нашу квартиру? Меня ты спросила?

У нее глаза влажно блестят, и губы дрожат, потом вдруг бросилась от меня прочь, я за ней. Сегодня она не уйдет от разговора. Сегодня мы поставим все точки над «и». Заскочила в свою комнату, но я толкнул дверь ногой и вошел следом за ней. Смотрит на меня, а по щекам слезы катятся, назад отступает к стене. А я на нее иду, и меня трясет от злости и от похоти. Гребаные месяцы ни черта и не с кем. Только ее хочу. До боли, до исступления только ее. Лицо ладонями обхватил и в губы впился яростным поцелуем. Соленые они, такие соленые и мягкие, целую их, и трясет всего от страсти бешеной. Она и не сопротивляется больше, только дрожит сильно и несмело руками мой затылок обхватывает. От нее все так же пахнет вишневым сиропом.

— Маленькая моя, хочу тебя до безумия, до смерти хочу… — жадно запястья ее целую где следы от моих пальцев остались, — девочка моя… прости меня. Не гони, не отвергай опять. Вернись ко мне.

В глаза ей смотрю, а она лицо мое гладит ладонями.

— Я вернусь… я обещаю. Я так люблю тебя, Рик. Я безумно люблю тебя. Я так соскучилась, так истосковалась по тебе. Думала, смогу… и не смогла.

На руки подхватил и на постель отнес. Она глаза закрыла, и из-под пушистых ресниц слезы катятся беспрерывно, а я остановиться не могу, целую ее, как обезумевший, оголодавший до лихорадки первобытный дикарь. Утром ранним проснулся, а она спит рядом, и на ресницах все еще слезы блестят. А меня распирает от счастья бешеного, что снова со мной она. Все хорошо теперь будет… И ошибся… Она мне солгала.

Пока она быстро одевалась, я метался по квартире и сшибал все, что под руку попадалось. Я рычал и бил стекла кулаками, разрезая пальцы. А она плащ накинула и по лестнице сломя голову побежала. Я за ней, на улицу, и внутри раздирает от понимания — это конец. Ушла от меня. Все же решилась. За что, мать ее? Кто против меня настроил? Какая тварь влезла в жизнь нашу? Выбежал на улицу и увидел, как ее такси быстро от дома отъехало.

— Мать твою, Эбби? Почему? Вернись. Я люблю тебя, Эбби. Не бросай меня.

Швырнул вслед комок снега, и на меня в удивлении обернулся прохожий.

— Что смотришь? Отвернись урод и иди куда шел.

Вернулся домой, пока поднимался, соседский пес из-за двери рычал, и я пнул в нее с кулака так, что стена затряслась. Раздался скулеж, и псина затихла. Я прикрыл за собой дверь, прошел по квартире, переступая через сломанную мебель и осколки стекла. Сел на нашу постель, а потом рухнул на спину, чувствуя, как от простыней все еще пахнет нашим сексом и стонами… Воспоминания сменяли друг друга кадрами, а я глотал слезы агонии и сжимал руки в кулаки. Потерял мою девочку… не знаю почему, но я ее потерял. Только я не отступлюсь. Малковичи не сдаются.

Поднялся резко на матрасе, и взгляд зацепился за валяющийся посреди комнаты конверт с выпавшими оттуда фотографиями. Поднял несколько и поморщился — опять она во всем черном. Какого хрена эти отвратительные наряды неизменно черного цвета? Она ведь все яркое любила. Отшвырнул фото обратно на пол. Обхватил голову руками, ероша волосы. Из конверта выглядывало еще одно фото. Я наклонился и вытащил его, рука дрогнула — на снимке Эбигейл на кладбище. Держит в руках букет цветов. Не знал, что в нашей семье кто-то умер. Может быть, она мне и не сказала. Сейчас я бы этому не удивился, поднял все фотографии и отодвинул ящик ее стола, чтобы положить туда конверт. Увидел договор о купле продаже нашей квартиры и поднес его к глазам. Что за… на бумаге дата стоит прошлогодняя. Внизу подписей нет. Какого черта ты хотела продать квартиру в прошлом году, Эбби? Что творилось в твоей голове все это время? Во что ты вляпалась? Тебе нужны деньги?