Джон Лэнган - Рыбак [litres]

Не будь даже тех семи дней беспрерывных дождей, пороги, рядом с коими я очутился, были бы серьезным делом. Отрезок ручья в добрых сто ярдов был усыпан валунами – серыми каменьями, чьи зазубренные края почти не обточила вода. Как будто частица самой горы откололась и явилась сюда отдохнуть. Однако же есть на свете рыбы, что могли выдержать столь бурные условия; и при других, менее экстремальных, обстоятельствах я бы даже рискнул выловить парочку – тем более в потоке то и дело мелькала какая-то внушительно-интригующая тень. Мои амбиции, однако, умерял мой же здравый смысл, и хотя каждый рыбак понимает, что пожертвовать хорошим куском снасти для своей страсти – святое дело, расходоваться тут смысла тоже особо не было, а именно пустой расход снасти и повлек бы за собой заброс в эту ревущую белизну. Да и берег из-за дождя и непрерывного фонтана брызг сделался опасно скользким. Так что я продолжил идти за Дэном.

Когда я догнал его, он уже закинул удочку в воду, застыв на противоположной стороне широкой земляной чаши, в которую впадал ручей перед порогами. Чаша была тридцати ярдов в поперечнике, ее края резко обрывались прямо в стремнину, и воды в ней клокотали и пенились. К центру водоворота они прояснялись до такой степени, что, даже несмотря на расходящиеся от капель дождя круги, сквозь них, как сквозь стекло, можно было углядеть силуэты рыбин, довольно-таки крупных. Наверняка там водилась и форель, и еще много чего, но Дэн к моему приходу почему-то ничего не зацепил. Он стоял в том месте, где вода изливалась из чаши в широкий проток, коробка со снастями лежала открытой у его ног, на камнях. Снасти торчали наружу, во все стороны – то есть он явно планировал остаться здесь надолго. Заводить с ним разговор я не торопился; покамест он был в поле моего зрения – и на том спасибо. Примерно на полпути вокруг уступов чаши ее край опускался на вдававшийся в воду выступ. Я пристроил свое снаряжение на него, присел, открыл коробку для снастей – и вскоре уже заносил руку для первого броска.

Первый бросок – он лучший, говорю вам! Когда прижимаешь леску к стержню и надеваешь на крючки приманку, протягиваешь через жало на цевье, с захватом узла и края лески; когда со свистом разматывается катушка, а сама леска завивается в воздухе лихими параболами; когда приманка достигает верхней точки своего полета и начинает замедляться, заставляя леску спуститься прямо за ней; когда приманка падает на воду – удар и погружение занимают больше времени, чем кажется. И потом – считаешь, считаешь секундами «раз Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи» и чувствуешь приятную тяжесть на дальнем конце крючка. С чем бы сравнить это ощущение? Самое близкое, что идет в голову, – момент, когда пальцы скользят вниз по гитарным струнам, задавая вступительную ноту твоей первой песни. Или когда бейсбольная бита уверенно отбивает летящий мяч прямо в перчатку кетчеру. И еще – сдается мне, схожие ощущения испытываешь, когда берешься за что-то, в исходе чего не можешь быть уверен на сто процентов; конечно, думаешь, что знаешь, что ждет тебя под водой, но вы уж поверьте мне – никогда нельзя быть уверенным, что зацепится за ваш крючок.

Рыба, к которой я примерялся, сразу же заинтересовалась приманкой, но я был слишком скор на руку – стоило поплавку затонуть, как она сразу же рванула прочь. Меня это не расстроило – играючи смотав леску, я примерился к еще одному местечку, где тушки рыб ленно парили, явно не торопясь куда-то уплыть. На этот раз я позволил приманке пробыть в воде чуть подольше – ровно на одно «Миссисипи», – прежде чем рвануть ее. Увы, и в этот раз добыча от меня ушла. Я решил было не торопиться, но азарт мой крепчал. Вон она, рыба мечты, – парит над темной песчаной взвесью; а большая-то какая – на дюйм или даже два здоровее двух предыдущих! Я забросил удочку – клюнула, чертовка! Вот-вот вытащу, и…

…и добыча моя ускользнула – вспугнутая поднявшейся из крупитчатой взвеси тварью, что закусила крючок и рванулась прочь. Мне показалось, что обхват у нее солидный – как у ствола небольшого дерева, и что чешуя у нее бледная, как сама луна. Закрепи я отмотанную леску в катушке, рыбина сломала бы мне удочку как пить дать. Как бы то ни было, удилище выгнулось от напора ручейного монстра. Рыба плавала не особенно быстро – леска моталась с катушки почти что с ленцой, но намеревалась уйти далеко. Она погрузилась глубоко в муть, на самое дно – и даже глубже, чего я ожидал от здешнего дна. Я понятия не имел, что же клюнуло на мою приманку – точно не форель и не окунь; если судить по размеру и силе – вполне возможно, карп, но карп – в этих-то краях? Бывали, конечно, случаи, когда я подсекал что-нибудь этакое, неожиданное, и долго ломал потом голову, какими же загадочными судьбами оно здесь оказалось. Если в ручей взаправду каким-то образом пробрался карп, он мог выдернуть у меня удило одним рывком головы; и если уж я всерьез вознамерился его подсечь, требовалось изменить своей обычной стратегии. Я проверил, хорошо ли натянута леска, ощупал рукоять удочки.

– Полегче, – пробормотал я, обращаясь наполовину к себе, наполовину к рыбе. Я ее чувствовал – там, в темной воде; чувствовал ее вес и мощь. Я дал ручке еще один поворот, остановившись, когда рыба начала рисовать большие кольца, ложась обратно в круговое движение. Я догадался, что она испытывала эту штуковину, что тянула ее из родной среды. Я ждал, что она будет продолжать кружить или рванется в новом направлении. Как только она утихомирилась, плавая на месте широкими кругами, я начал медленно поворачивать ручку катушки, постепенно сматывая леску поближе к себе.

В какой-то момент Дэн заметил, что я что-то подцепил на крючок – что-то, ведущее себя необычно. Я не могу точно сказать, как долго его любопытство относительно моих действий требовало перешагнуть через раздражение, вызванное моим неверием в его слова, но к тому времени, когда я подвел рыбу к суше достаточно близко, чтобы к поверхности воспарили облачка вспахиваемой ею мути, Дэн встал справа от меня.

– Что там у тебя? – спросил он.

– Не знаю, – ответил я. – Карп, может быть.

– Карп? Здесь-то?

– Слишком большая тварь, чтобы быть форелью или окунем.

– Может быть, щука.

– Может быть, – сказал я. – Вот только ведет она себя как-то странно для щуки.

– Да и на карпа не особо тянет, – усомнился Дэн.

Только потому, что он был рядом со мной, когда рыба явила себя из темноты пред наши очи, я смог засвидетельствовать его реакцию, не сильно далеко ушедшую от моего «какого черта?». Так я понял, что он видел то же, что и я. Каким-то чудом я не выронил удочку, не рванул ее резко на себя, не сломал удилище. С одной стороны, рыба была огромной – добрых четыре фута от носа до хвоста. Слишком большой, чтобы выжить в местах с такой глубиной, если только ручей не залегал куда как глубже, чем казалось. С другой стороны, голова ее вообще не походила на рыбью – подобного я, сколько не забрасывал удочку, в здешних краях еще не встречал. Округлые, большие и темные глаза были устремлены вперед, рот был полон острых, как ножи для стейка, зубов – такого монстра ожидаешь встретить в Марианской впадине, но никак не тут, близ Гудзона.