Джон Лэнган - Рыбак [litres]

Дэн яростно помотал головой, отведя взгляд от лежащего у наших ног чудовища. Теперь он смотрел прямо мне в глаза, смотрел и говорил:

– Мальстрем – так называют огромный и опасный водоворот, этакую воронку посреди океана, в которой кораблю сгинуть – раз плюнуть. Я пребывал в мальстреме – черная глубина засасывала меня, где-то рядом со мной кричали жена и дети, и я ничем не мог им помочь. Чем дольше я пребывал в нем, тем труднее мне было поверить, что есть что-то еще, кроме этой бесконечной катастрофы – что я стою рядом с тобой у Сварткила, говорю о работе, жду клева. Все эти поездки, все те дни, когда я сидел на берегу ручья, – они были иллюзией, лишь миражом, который я навязал сам себе, чтобы спастись от этого неустанного вращения. Ты же знаешь – там, где они погибли, поставили светофор?

– Знаю, – тихо сказал я.

– По утрам я ездил туда. В три или четыре часа, когда кажется, что на дворе все еще ночь. У меня были долгие проблемы со сном. Я съезжал с дороги, глушил мотор и сидел, глядя на этот свет.

– Я знаю.

– Знаешь?

– Ты рассказал мне об этом в тот вечер, когда пришел в гости.

– Правда?

– Ты изрядно выпил.

– А… – На мгновение Дэн будто выпустил нить своего рассказа из пальцев. – Да. Ладно, значит, так и было. Я смотрел на тот светофор и раздумывал. Наверное, я сказал тебе, о чем.

– Да.

– Ночь за ночью, утро за утром – ничего не менялось. Свет менялся с красного на желтый, с желтого на зеленый, и водоворот затягивал меня все глубже. Я понимал, что забил на работу, что дал начальству шанс расписать меня и закинуть в кучу тех, кто уже списан, – и в то же время не мог собраться с силами и начать что-то делать. А потом, однажды утром, я бросил взгляд на пассажирское сиденье и нашел там дедушкин рыболовный дневник. Я не помнил, что клал его туда, но вообще к тому времени я много чего делал на автопилоте, наверное, просто не заметил. Может, я принял его за что-то другое. Не важно. Меня он вдруг заинтересовал. Я схватил его, стал листать страницы, вчитываться в эти давным-давно написанные строчки. Попадались знакомые слова – Эсопус, дамба, Сварткил. Кое-где я стопорился, старик не всегда разборчиво писал. Он забирал с собой все, что попадалось на крючок, но в особом почете у него ходил сом. Однажды он поймал огромную зубатку на водном сходе в Гудзон. Читать его заметки о минувших днях было странным образом… утешительно. Я, оказывается, много где еще не был в округе… и так я узнал о Голландском ручье.

Мне стало немного не по себе. Сначала – фантастический рассказ Говарда, теперь – сдержанная исповедь Дэна; да еще и человеческий череп, завернутый в тонкую рыбью кожу, зубасто ухмылялся мне из-под ног.

– Так вот как ты узнал об этом месте, – произнес я. – Шикарно. Ну а теперь…

– Увидел Еву, – сказал Дэн. – Вот почему мы здесь. Под своим привычным списком – погода, дата, время, улов – он написал вот эти вот два слова. Ева была его женой – то есть моей бабушкой. Она умерла в сорок пятом, в канун Нового года. Похоже, ее сразил инсульт. Моему отцу тогда было всего семь лет, и он так и не понял до конца, что же произошло. Все дело было в том, что запись, которую дедушка сделал насчет Голландского ручья, была датирована июлем пятьдесят третьего года. Моя бабушка была уже восемь с половиной лет как мертва и никак не могла сопровождать его в том походе.

– Понятное дело, – вырвалось у меня, но Дэн предупреждающе воздел руку, как бы повелевая мне не перебивать.

– Я вернулся к первой странице дневника и проверил дату, – продолжил он. – Записи были начаты в мае сорок восьмого года. И ошибки в датировке той записи быть не могло. Я проверил все страницы в дневнике. Каждую по отдельности. Никаких других упоминаний о встрече с моей бабушкой не было. Это был не какой-нибудь там код, означавший успешный улов. Я не знал, что значили эти слова, но именно это он написал: увидел Еву.

– Он когда-нибудь возвращался к Голландскому ручью? – спросил я.

– Нет. По крайней мере других записей о нем в дневнике не было. Но рыбачил он еще долго. Интересно, почему он не вернулся. Ведь в том месте он увидел женщину, которую потерял, причем потерял внезапно. Как он мог не вернуться? Если он поверил своим глазам – этого было бы вполне достаточно. Мы же говорили об этом, верно? «Если бы я только мог провести с ней еще час, или полчаса, или даже десять минут…» Что, если бы он сказал ей все, что не успел сказать? Что, если бы у него был этот час – было бы этого достаточно? Да, я понимаю, как это все звучит. С самого начала я знал, что об этом подумают другие – скорбящий муж и отец, не способный смириться с жизнью! Я не мог расспросить дедушку о той записи – он умер в семьдесят пятом. Я ездил навестить отца в доме престарелых, но он наполовину выжил из ума. Я мало что выпытал – все упиралось в то, что ни о каком Голландском ручье дед ему не рассказывал и уж подавно туда не водил. А мать умерла еще в восемьдесят восьмом. Я обзвонил всех: брата, сестру, тетю, дядю, двоюродных братьев и сестер, но никто из них не помнил, что дедушка упоминал о Голландском ручье, тем более что встречался там с бабушкой. Само собой, я проверил карту. Хотел узнать, существовало ли вообще это место. Попыток моих было не счесть, но когда я все же выцепил его, уткнул в него палец и проследил до самого Гудзона, слова дедушки вдруг показались мне куда более убедительными – понимаешь, о чем я?

О да, я прекрасно его понимал. По меньшей мере – осознавал, по какому руслу ринулся в тот момент поток мыслей Дэна.

– Именно тогда ты решил, что мы должны сюда явиться, – вымолвил я.

– Ты всегда искал новые рыбные места, – сказал Дэн. – Скажи, в чем я не прав?

– Рыбные места, – кое-как выдавил я, – никак не связаны с… вот с этим вот, – я махнул рукой на странную рыбу, чьи глаза уже подернулись мутью.

– Увидел Еву, Эйб! Увидел Еву. – Все напряжение давно уже ушло из голоса Дэна – монстр у нас в ногах пусть косвенно, но подтверждал его теории насчет ручья. – Он видел ее. Мой дед видел мою бабушку, его жену, что была мертва уже много лет. Утро за утром я проводил, сидя в машине с дневником, прижатым к рулю, – и читал, читал. Когда свет делался красным, буквы становились темнее, размытее по краям. Когда зеленым – такими светлыми, что их почти нельзя было прочесть. И только желтый свет приводил их в норму. Увидел Еву . Ведь шанс всегда оставался – верно? Шанс, что я смогу увидеть Софи, Джейсона, Джонаса. Что смогу поговорить с ними, рассказать им все. Сказать Софи, что она была лучшей частью моей жизни, что я никогда не достиг бы многого без нее, что мне очень жаль, что почти всю заботу о мальчишках я свалил на нее. Рассказать моим сыновьям, насколько лучше они сделали мою – нашу – жизнь. Извиниться за то, что я не был с ними терпеливее, когда они были совсем маленькими. Сказать им, что я люблю их, люблю, люблю, и что жизнь без всех них для меня не жизнь. Увидел Еву – так почему бы мне не увидеть Софи? Не увидеть Джонаса, Джейсона? А что насчет тебя? Разве ты не хотел бы увидеть Мэри?