Джон Лэнган - Рыбак [litres]

– Думаю, да, хочу, – согласился я и нервно сглотнул слюну.

– За мной. – Она развернулась и пошла через лес, держась ручья. С ножом наготове я последовал за ней, не забыв подобрать с земли шляпу. Я думал, что мы станем подниматься по хребту, который я пересек, чтобы найти ручей, но пока что наш путь был более-менее ровным. Свободной рукой я заткнул подол футболки в штаны, а вот рубашку застегнуть не получилось. Я решил проблему, зажав нож в зубах. Забавно, но я пекся о том, что Дэн, если увидит меня в растрепанном виде, сразу поймет, что я не устоял перед Мэри и… Наверное, таким образом я пытался отрешиться от испытанного мною с этим странным фантомом, в котором до сих пор отказывался не признавать жену.

Мэри впереди замерла. Я сбавил шаг и поравнялся с ней… почти поравнялся, выдержав некую условно безопасную дистанцию. Прямо перед нами лежала тропа, извивавшаяся по лесному ковру. Мощенная круглыми камнями, уложенными в землю бок о бок, она напомнила мне о старых мостовых, на которые то и дело натыкались рабочие в Уилтвике, когда ремонтировали очередную городскую улицу. Однако эти плиты были куда больше обычных, диаметром где-то в ярд каждая, и выглядели так, будто их давным-давно истоптали тысячи подошв. Геолог из меня никакой, так что мое предположение насчет того, что они сделаны из мрамора, вполне могло быть ошибочным. Стебли травы, проросшие из промежутков между камнями (в то время как земля по обе стороны дороги была очищена от листьев), имели красноватый оттенок, с которым я не сталкивался доселе в округе. Это могла быть старая проселочная дорога, обставленная маршрутами поновее да поудобнее, и потому забытая… но нет, все было не так просто. Эта дорога казалась древней, как сам людской род. Но как такое было возможно здесь, на американском континенте, где коренные народы никогда не строили ничего подобного, где европейские поселенцы, коим было бы с руки вымостить подобную тропу, присутствовали лишь несколько последних столетий?

Мое впечатление о возрасте кладки, однако, было подкреплено постаментом, расположенным на другой стороне дороги примерно в двадцати ярдах левее. Простая колонна высотой четыре фута или около того поддерживала статую, вырезанную в столь идеализированной манере, что на ум сразу шли Древняя Греция или Рим. Более или менее в натуральную величину исполненная, скульптура изображала женщину, одетую в простое платье, без рукавов, покрывавшее ее ноги. Женщина была беременна – почти на грани рождения ребенка. Она поддерживала свое бремя руками, застыв в обобщенной позе матери. И еще она была безголовой – ее шея являла собой гладкий обрубок. С того места, где я стоял, нельзя было углядеть, было ли безглавие статуи частью замысла скульптора или актом вандализма. То, что казалось красной краской, со временем выцветшей до коричневого цвета, было набрызгано вокруг шеи скульптуры, но это могла быть грязь с дороги, которую кто-то намазал на нее.

– Мать, – сказала Мэри.

– Что?..

– Статуя, на которую ты смотришь. Мать.

– Кого она изображает?

– Очень древнюю богиню.

– Хм. А куда ведет дорога?

– В город.

– Город?

– Приморец, – кивнула Мэри. – Не думаю, что он придется тебе по нраву.

– Почему же?

– Здесь все по-другому. Иначе.

– В каком смысле – иначе?

– Увидишь, – произнесла она и ступила на дорогу. Я пошел следом, но продолжал смотреть на статую богини, которую Мэри назвала Матерью, до тех пор, пока деревья не заслонили ее от меня.

На дороге мне почти не встретились ни опавшие листья, ни ветки. Деревья кругом, главным образом вечнозеленые, выстроились в прямые шеренги. Трудно было поверить, что они сами по себе выросли таким идеальным построением – видимо, мы миновали некий сад или надел. Дождь больше не лил – собственно, только теперь я осознал, что прошло уже немало времени, как с неба не сорвалось ни капли. Немало ли, впрочем? В любом случае с той поры, как мы пришли сюда.

Одно из деревьев слева от Мэри привлекло мой взгляд. Оно разительно отличалось от всех тех деревьев, которые я научился узнавать за годы блужданий по рыбным местам. Сильнее всего оно напоминало детский рисунок: прямой ствол, увенчанный большим клубком листьев. Но, углубляя такое сравнение, стоило бы заметить: было похоже, что ребенок, который изобразил это дерево на бумаге, использовал масляную краску, в то время как остальные дети в детском саду карябали цветными карандашами. Дерево было настолько ярким, что при взгляде на него скорее верилось в его искусственную природу – в то, что, скажем, фигуру эту отлили из металла и осветили изнутри. И я бы думал именно так, если бы не видел другие, точно такие же деревья, стоящие за тем, первым. Грубая кора, облекшая ствол, лучилась и сияла тусклой бронзой; листья, собранные в крону в вышине, казалось, перебрасывались, как мячиками, всеми оттенками зеленого. Вблизи стволов воздух был насыщен духом цитруса, как близ ящика с апельсинами. Иные листья имели форму наконечника копья, края их были отчетливо зазубрены. Я поднял руку, чтобы прикоснуться к одному из них, и заколебался. Когда я все же опустил руку, Мэри, остановившаяся немного впереди, чтобы посмотреть на меня, сказала:

– Правильно сделал. Если их коснуться без должной осторожности – порежут до кости.

– Уф. – Впереди маячил целый лес таких деревьев, и как-то узнанное мною только что не вдохновляло. Однако я обнаружил, что хоть яркие чужаки и вытесняли знакомые хвою, клен и березу, все еще растущие на другой стороне странной дороги, они, похоже, не росли особенно близко друг к другу, позволяя нам свободно и без опаски ходить среди них. Не препятствовали они и внезапно попавшему в поле моего зрения мужчине, что шел навстречу нам. Надежда на то, что это был ищущий меня Дэн, умерла, когда я увидел на встречном мешковатое пальто, подолом задевавшее землю – темное скорее в силу ветхости, чем в угоду цвету ткани. Грудь мужчины пересекали ремни, с которых свисали всевозможные подсумки и кошели, подпрыгивавшие на каждом его шагу. На голове у него красовалась шляпа, напоминавшая перешитый кем-то в оную ночной колпак. Он был моложе, чем я, но старше Дэна, с косматой бородой, давно не знавшей бритвы. Его глаза были карими и круглыми. Еще больше они округлились при виде нагой Мэри перед ним. Он как-то странно поприветствовал ее, воздев правую руку в жесте, который я принял за дружеский. Наверное , подумал я, это какой-то попутчик, заблудившийся в здешней Небывалии.

Когда мужчина показался, Мэри застыла. Едва он приблизился, вся ее фигура как-то расфокусировалась , расплылась. Уже виденная ранее рябь прошла по ней. Когда от нее до странника оставалось десять – пятнадцать футов, искажение пропало, и вся она преобразилась. Она стала выше дюймов на шесть, ее волосы потемнели и завились, бледную кожу иссекли ужасные рваные раны. Огромные лоскутья кожи свисали теперь с ее рук, ребер, ног. Глубокие провалы зияли в спине, шею окольцевал безжалостный порез. Те места на ее теле, что пощадил неизвестный мясник, цвели воспалениями всех форм и размеров. Из ее изувеченной гортани вырвался крик – вопль ярости, агоническое завывание, – от одного звука которого мои колени предательски задрожали.