Джон Лэнган - Рыбак

Гребень хребта не заставил себя долго ждать. Честно говоря, это был скорее горб на земле, чем настоящий холм. С его вершины я увидел Дэна, уже спускающегося по другой стороне в долину, образованную низким холмом, на котором мы были, и большой скально-земельной стеной позади углубления. Я не против был прогуляться до места для рыбалки, но, должен признать, годы потихоньку брали свое, и ногам моим все меньше нравилось работать на долгие дистанции. Давали о себе знать колени, проблемы с которыми, надо думать, я унаследовал от отца – тот мучился со своими едва ли не всю жизнь. Что ж, видимо, стоило поблагодарить свои костяшки за то, что так долго не давали о себе знать. Вздохнув, я начал спуск.

Сразу за подножием первого хребта лента воды пересекала долину. Назвать ее лужей значило недалеко уйти от истины – разве что лужи не несут свои воды слева направо через черную грязную землю. Что-то – какой-то фокус с освещением, виной которому, быть может, были нависшие со всех сторон деревья, – сделало воду черной, как чернила. Свет не шел глубже самой поверхности, как будто речушка залегала куда глубже, чем мне показалось. Я подумал о черном океане из истории Говарда и ощутил раздражение. Меня так и подмывало топнуть сапогом по речке, дабы доказать, что она – не более чем бастард какого-нибудь соседнего пруда или ручья, но сама перспектива, что нога моя коснется этой черной воды, заставила сердце забиться чаще, а рот – пересохнуть.

– Старый дурак, – пожурил я себя и перепрыгнул через жидкий черный поток.

На втором хребте успехами скоростного взятия высот я не отличился – земля там шла круче, взрытая кусками горной породы, скользкими из-за дождя. Тут надобно было ступать осторожнее. Дэн маячил где-то над моей головой, уже на самой вершине. Если б я вдруг поскользнулся, приложился носом об камень и скатился вниз, вряд ли бы он даже услышал мои крики о помощи с другой стороны. Когда почва под ногами поредела, обнажив коренья, я, переложив удочку и коробку со снастями в одну руку и полностью освободив другую балансировки ради, стал аккуратно вышагивать, используя корни как опору для ног. Пятна бледно-зеленого лишая обвивали стволы деревьев, шелушась на моих ладонях, когда я хватался за них. История Говарда все еще занимала мой ум, но с передовой моих мыслей ее вытеснило смутное беспокойство. Все-таки Дэн вел себя странно – и вдобавок зачем-то скрывал правду о своем источнике, приведшем его к ручью. Я был свидетелем его трудностей на работе, осознал их напрямую еще в прошлом феврале, в ту ночь, когда он приходил на ужин. Я твердил себе, что рыбалка была для него оазисом, способом отрешиться от пустоты дней. Теперь, поднимаясь на этот крутой холм, я подумал, не ошибся ли я, не лучше ли было бы опаленным руинам его жизни никогда не знать ни линя, ни удочки. Я не боялся Дэна – я боялся за него. И, прорываясь сквозь поросли болиголова и боярышника, я все-таки немного боялся за себя.

Передо мной через склон повалилась крупная береза. Я наполовину перелез через ствол и увидел остатки костра и кучу пустых пивных банок. Наверное, какая-нибудь молодежь тут отдыхала. Подобный бардак всегда возмущал меня, но сейчас я едва ли не испытал не то чтобы облегчение… скорее, уверенность. Помятые и раздавленные жестянки вкупе с пеплом костра означали, что кто-то еще здесь был, причем не так уж давно.

Ощущая себя мышью в лабиринте, я прыгал через поваленные стволы до тех пор, пока земля не выровнялась и я не очутился на гребне холма. Деревья не давали большого обзора по сторонам, но вдалеке впереди я мог разглядеть выступ еще одного хребта – на который, как мне очень хотелось, не пришлось бы восходить. Поверхность холма была наклонена вниз под более крутым углом, чем тот, на который я только что поднялся, но деревья продолжали стоять достаточно плотно, чтобы я мог использовать их и корни как опору. Лучше бы в этом потоке взаправду водилась какая-нибудь чертова рыба-монстр , подумал я, продевая ногу меж двух корней. Я потел, и легкий плащ, которым я так гордился, копил тепло внутри себя, превратившись в переносную сауну.

Скача козликом вниз по хребту – сколько времени на это все ушло, в душе не ведаю, – я достиг наконец его подножия, и деревья расступились, позволив мне увидеть лежащий внизу поток. Оказывается, не дождь я слушал всю дорогу – то был рев Голландского ручья. Ливень прошлой недели напитал его, и воды резво скакали по здешним порогам. Некая особенность здешней акустики – возможно, близость хребта к противолежащему берегу, – улавливала шум воды и усиливала его. На глаз ручей был где-то тридцать футов в поперечнике – совсем не так велик, как те места, что я находил выше в горах; однако звучала эта струйка почище реки в разливе.

У основания холма земля уступила место голой скале, подпершей мой берег ручья. Быстрый взгляд показал, что Дэн ушел направо, вниз по течению. Я вздохнул, обещая себе проявить к нему максимум терпения. Я решил, что о Голландском ручье ему рассказала некая женщина, с которой у него была какая-то связь. Их роман, возможно, длился не более одной ночи, но потеря семьи была достаточно недавней, чтобы Дэн мучился виной предательства. Какое бы утешение он ни искал, я не хотел препятствовать ему. Его раны были слишком глубоки, и любое лекарство, что могло приглушить такого рода боль, годилось, сколь бы временным ни был его прием. Сложнее всего смириться с чувством вины, что накатывает в ту самую минуту, когда крупица покоя уже снизошла на тебя, – оно, чувство это, являлось симптомом куда более глубокого недуга, с которым я был чересчур хорошо знаком. Так что, пусть у меня и был соблазн повернуть налево, вверх по течению, в поисках одиночества, я решил пойти направо.

Не будь даже тех семи дней беспрерывных дождей, пороги, рядом с коими я очутился, были бы серьезным делом. Отрезок ручья в добрых сто ярдов был усыпан валунами – серыми каменьями, чьи зазубренные края почти не обточила вода. Как будто частица самой горы откололась и явилась сюда отдохнуть. Однако же есть на свете рыбы, что могли выдержать столь бурные условия; и при других, менее экстремальных, обстоятельствах я бы даже рискнул выловить парочку – тем более в потоке то и дело мелькала какая-то внушительно-интригующая тень. Мои амбиции, однако, умерял мой же здравый смысл, и хотя каждый рыбак понимает, что пожертвовать хорошим куском снасти для своей страсти – святое дело, расходоваться тут смысла тоже особо не было, а именно пустой расход снасти и повлек бы за собой заброс в эту ревущую белизну. Да и берег из-за дождя и непрерывного фонтана брызг сделался опасно скользким. Так что я продолжил идти за Дэном.

Когда я догнал его, он уже закинул удочку в воду, застыв на противоположной стороне широкой земляной чаши, в которую впадал ручей перед порогами. Чаша была тридцати ярдов в поперечнике, ее края резко обрывались прямо в стремнину, и воды в ней клокотали и пенились. К центру водоворота они прояснялись до такой степени, что, даже несмотря на расходящиеся от капель дождя круги, сквозь них, как сквозь стекло, можно было углядеть силуэты рыбин, довольно-таки крупных. Наверняка там водилась и форель, и еще много чего, но Дэн к моему приходу почему-то ничего не зацепил. Он стоял в том месте, где вода изливалась из чаши в широкий проток, коробка со снастями лежала открытой у его ног, на камнях. Снасти торчали наружу, во все стороны – то есть он явно планировал остаться здесь надолго. Заводить с ним разговор я не торопился; покамест он был в поле моего зрения – и на том спасибо. Примерно на полпути вокруг уступов чаши ее край опускался на вдававшийся в воду выступ. Я пристроил свое снаряжение на него, присел, открыл коробку для снастей – и вскоре уже заносил руку для первого броска.