Рута Шейл - Вещные истины

– Диктуйте адрес.

– Это на улице Клинической неподалеку от набережной Маринеско, – объясняет Майя, и я сразу понимаю, о каком музее идет речь. Историко-художественный, бывший краеведческий. Первый и единственный раз я была там, когда училась в пятом классе, правда, с тех пор мало что помню. – Позвоните мне, когда подъедете, я вас встречу.

Бросив прощальный взгляд на дом – у входа никого нет – я уныло шагаю к трамвайной остановке. Дожидаюсь пятого номера, и дребезжащий вагон везет меня до «Дворца Бракосочетаний», который как раз-то мне и нужен, вернее, не сам он, а строгое здание с белоснежными стенами и черепичной кровлей – бывший концертный зал Штадтхалле – в котором после реставрации уютно расположился главный музей области.

От «Дворца» я иду вдоль набережной – свинцово-серая поверхность воды зябко морщится, ветер гонит от берега к берегу мелкую рябь – и сворачиваю к заметному издалека трехэтажному строению. Высокие окна бесстрастно рассматривают стриженую лужайку с небольшим озерцом, над которым подрагивают влажной листвой редкие тоскливые осинки. К музею ведет безлюдная асфальтированная дорожка. На стоянке для сотрудников одиноко мокнет черный автомобиль.

Как и было условлено, я набираю номер Майи и, вслушиваясь в длинные гудки, размышляю о том, что окажусь в весьма щекотливой ситуации, если понадобится платить за входной билет. К счастью, моим опасениям не суждено сбыться – дружелюбная музейщица просит дождаться ее у главного входа и вскоре появляется из-за угла с ярким зонтом, украшенным разноцветными глазастыми кошками.

– Привет!

Майя щелкает зажигалкой, выпускает облачко ароматного вишневого дыма и разглядывает меня сквозь его сизую завесу. На вид ей не больше тридцати. Длинная прямая челка, вязаный берет с помпоном и огромный шарф делают ее похожей на француженку.

– Давай начистоту, – говорит она, дымя как небольшой клетчато-шерстяной дракон. – У меня идеальный слух. Оба раза мне звонил один и тот же человек.

И хотя я делаю вид, что увлечена истертыми шнурками своих ботинок, перед глазами все еще стоят ее обветренные губы, нос с горбинкой и ехидный взгляд болотно-зеленых глаз.

– Так и есть, – нехотя признаюсь я.

– Значит, нет никакой немецкой тетушки Эрны и предка по фамилии Апостол.

– Про предка я не врала.

– Допустим. Но почему ты сразу не сказала, что ты – это ты?

Единственное, на что мне сейчас хватает фантазии, – сконфуженно промолчать.

– Номер, на который ты звонила, – не рабочий, а личный. Его знают только близкие мне люди.

Близкие люди, ах ты ж черт побери. Ну, Герман, Дон Жуан, чтоб тебя, сердцеед…

– Терранова, – говорю я злобно. Майя давится дымом и долго не может откашляться. Все это время я стою рядом, терпеливо ожидая возможности попрощаться, потому что теперь ожидать от нее помощи явно не следует.

– Неожиданно… – выдыхает она. – Очень… – и вытирает слезы. – Он куда-то пропал в последнее время, даже странно. Неужто совесть заговорила?

По ее реакции невозможно понять, радует ее мнимое исчезновение трофейщика или скорее огорчает, поэтому приходится тщательно подбирать слова.

– Я видела его недавно. С совестью он по-прежнему не в ладах.

– Не сомневаюсь. – Моя собеседница аккуратно гасит сигарету о край бетонной урны и встряхивает челкой, предлагая войти. Вслед за ней я послушно огибаю здание и придерживаю скрипящую пружинами дверь служебного входа. – Если честно, мне плевать на его дальнейшую судьбу, – фыркает Майя, складывая зонт. – Главное, он больше не разоряет воинские захоронения. Одним стервятником меньше.

Кажется, я начинаю понимать, какого рода отношения могли связывать этих двоих.

– Не разоряет, за это я ручаюсь. Герман нашел работу, теперь у него другие интересы.

– Работу, надо же… Надеюсь, она никак не связана с археологией. Таких нужно держать подальше. Правда, о двух своих последних находках он все-таки сообщил, – сверкая глазами, продолжает Майя, пока мы поднимаемся по выложенным плиткой ступенькам навстречу терпкому запаху лежалой бумаги и пыльных переплетов. – Когда мой поисковый отряд приехал на указанное место, кости, конечно, там лежали, но ни знаков отличия, ни наград в могиле не оказалось. А как еще прикажешь устанавливать личность воина? Как его родственников искать? Терранова и ему подобные для нас, археологов, страшнее чумы, потому что думают только о наживе. И между прочим искренне считают себя историками, ревнителями прошлого! А сами – вандалы, мародеры и больше никто!

С этими словами она отпирает дверь одного из кабинетов, за которой скрывается царство бумаг и стеллажей. Мы проходим их насквозь и оказываемся в крошечном пространстве, образованном диваном в форме буквы Г и углом комнаты. Сквозь раскидистый папоротник, облюбовавший подоконник, с трудом пробивается бледный дневной свет.

Майя пристраивает пальто на трехпалую вешалку и предлагает мне сделать то же самое. Пока я раздеваюсь, кабинетик наполняется шумом закипающей в электрическом чайнике воды и ароматом растворимого кофе.

– Итак, Апостол, – говорит Майя, вручая мне великанскую кружку. Содержимое едва не выплескивается наружу, когда я с присущей мне беспечностью сажусь на диван и тут же проваливаюсь в продавленную поколениями работающих здесь историков яму. – Если честно, я сразу заподозрила, о каком Апостоле речь, но надо было проверить. Немного странное совпадение – совсем недавно я наткнулась на статью об одной находке… и в ней звучала именно такая фамилия. – Майя морщит лоб и глядит в потолок, словно строки из статьи появляются на нем прямо сейчас. Я наблюдаю за ней, как язычник за камлающим шаманом. – В 2002-м останки Николая Федоровича Апостола, обер-прокурора соединенного присутствия первого и гражданского кассационного департамента Правительствующего сената, были обнаружены в заброшенной шахте неподалеку от деревни Развал. Это в районе Кемерово, – произносит она на одном дыхании. – Личность установили благодаря именному портсигару – видимо, обер-прокурор очень берег его и удачно припрятал, иного объяснения тому, что вещь осталась при нем, я не нахожу… Вот, специально для тебя распечатала.

На черно-белой фотографии (чем ближе к нижней границе листа, тем белей) с трудом различим прямоугольный контур небольшой коробочки. В действительности портсигар мог бы быть позолоченным или серебряным, но по картинке этого не понять. На вогнутой внутренней поверхности крышечки отчеканено некое посвящение, однако если бы не дополнительный кадр, где та же надпись снята более крупно, я не смогла бы его прочесть. А так могу, хоть и довольно приблизительно.

– « Quodcumque retro est [19] «Все что прошло, прошлое» – Гораций ( лат. ) . Домовому от Стивы»… а Домовой – это?..