Альбина Нури - Пассажир своей судьбы [litres]

Однако покупать ничего не пришлось. Свежие выпуски некоторых татарстанских газет красовались на виду, под стеклом. Вроде это называется приоритетной выкладкой. Я приблизился к стеклу, чтобы разглядеть даты выхода изданий. А когда увидел, оторопел.

– Нет, – вслух сказал я. – Не может быть.

Сегодня – двадцать восьмое июня. Тот самый день, когда я сел в поезд.

Выходит, поезд привез меня в прошлое?!

Отойдя от киоска, я встал у обочины, силясь собраться с мыслями. Внезапно меня осенило: может быть, мне предоставляется шанс?! Шанс все исправить! Возможно, все, через что пришлось пройти в поезде, служило лишь одному: загадочная высшая сила давала мне понять, что не стоит ехать. В сознании вихрем пронеслись уговоры матери, ее слова о том, что она не может остаться одна, без меня. Мало ли чем может обернуться мой отъезд?

Итак, поездка в Улемово была ошибкой, и когда я осознал это, меня вернули в исходную точку. Тогда получается, все, что мне нужно сделать, – это принять верное решение. Не уезжать!

Правильными были мои умозаключения или нет, но они принесли облегчение. Необходимо прийти домой, разобрать вещи и сказать матери, что я никуда не еду. Отцу позвонить, и… Я больше не был праздношатающимся. У меня появилось множество важных дел, и я поспешил вперед с удвоенной энергией.

На одном из городских зданий были часы. Я взглянул на огромное электронное табло: одиннадцать тридцать шесть. Матери еще нет дома: она с утра ушла на пару часов на работу. Нельзя было не пойти, не помню уже почему. Вернулась она в тот день (в этот день, сегодня!) примерно в половине первого. Нужно опередить ее, оказаться дома раньше. Значит, придется сесть в автобус.

Это уже не казалось страшным и тревожным. Уверенность в том, что теперь все складывается, как надо, крепла во мне. Я перешел дорогу, направившись к автобусной остановке.

Мимо в обе стороны шли люди, я смотрел на них новыми, чистыми глазами, и прохожие казались красивыми, умными, приветливыми. У каждого были свои дела и думы, свои праздники и будни. Они несли себя в будущее, и мне хотелось поведать им о том, как легко заблудиться и оказаться в тупике, хотелось предостеречь их. Я снова почувствовал, что меня захлестывает необычное, певучее чувство любви ко всем людям вместе и к каждому в отдельности.

«Расскажу, обязательно расскажу вам, – думал я. – Теперь знаю, о чем будет мой роман».

Мне повезло: ждать автобуса не пришлось. Он подоспел сразу же и оказался пустым. Ехать – всего пять остановок, так что я не стал проходить далеко в салон, пристроился в углу. Поставил у ног сумку и вытащил проездной, приготовившись оплатить проезд.

Кондуктор – молодой патлатый парень – сидел возле средней двери. Пальцы его порхали по экрану смартфона. Подняв голову, он посмотрел на вошедших пассажиров и, неохотно засунув мобильник в карман, пошел взимать плату.

Вместе со мной в автобус вошли две девушки лет семнадцати. Кондуктор, перекатывая во рту жвачку, направился в их сторону. Я отвернулся к окну. Как подойдет, заплачу.

Улицы оказались свободны – ни пробок, ни заторов. Мы ехали быстро, за окном все было родным, знакомым, виденным сотни раз, но это не мешало мне всматриваться с первозданным удивлением, изучая, обнимая взглядом привычные картины.

Окна были раскрыты, и я с удовольствием подставлял лицо теплому ветру. Мне не терпелось попасть домой, и в то же время я наслаждался тем, что видел и чувствовал. В эти минуты я, как никогда остро, ощущал всю полноту жизни.

Следующая остановка – моя. Я подхватил сумку и шагнул к двери. Кондуктор ко мне так и не подошел: снова уселся на свое место и впился взглядом в экран. Не хочет – как хочет. Что я за ним, бегать должен? Сам виноват, что я зайцем проеду. Не испытывая ни малейших угрызений совести – а чего, собственно, угрызаться, если человек не хочет нормально выполнять свою работу? – я вышел из автобуса.

Отсюда до дому – рукой подать. Я шел и глазел по сторонам. Позади у меня был долгий путь, а ведь нет ничего приятнее, чем вернуться домой после затянувшихся странствий.

Никогда раньше я не был так рад видеть свою пятиэтажку. Войдя в подъезд, ощутил знакомый, эфемерный запах гари. Поднялся по лестнице, оказался перед знакомой дверью. Бережно прикоснулся к ней, будто к невиданному сокровищу, и полез за ключами.

В этот момент хлопнула дверь подъезда, раздались торопливые шаги. Кто-то спешно поднимался по лестнице, и я был уверен, что знаю – кто. Улыбнувшись, я приготовился к тому, как удивится мать, увидев меня стоящим возле двери квартиры с сумкой наперевес.

Это в самом деле оказалась она: шла быстро, слегка дотрагиваясь пальцами до перил, и смотрела себе под ноги, не замечая меня. На ней было летнее синее платье с рукавами-фонариками и крупными желтыми цветами по подолу, которое очень ей шло.

Мать вдруг показалась мне моложе и беззащитнее, чем виделась прежде, и сердце мое болезненно сжалось. Я словно разглядел ее настоящее лицо, которое она от меня прятала, и это было лицо заблудившегося, несчастного ребенка, который боялся жизни куда больше, чем я сам.

Мне захотелось обнять ее, успокоить, сказать, что ей больше не о чем волноваться, что я передумал и никуда не еду. О многом хотелось поговорить, но горло сжалось неожиданным спазмом, и удалось выдавить одно лишь слово:

– Мама…

Оставив позади последнюю ступеньку, она подошла к двери. Ко мне.

Теперь мать смотрела прямо перед собой, не удостаивая меня взглядом. Она вообще не подала виду, что услышала, как я позвал ее. Такое поведение вполне в ее духе: игнорировать, когда сердится, делать вид, что я пустое место, и смотреть сквозь меня, как будто я стеклянный.

Такое случалось сотни раз. Но сейчас мне стало страшно. Поначалу я не осознал почему.

Мать подошла к двери, сняла с плеча сумку, открыла молнию на боковом кармашке, достала связку ключей.

– Мама! – снова проговорил я.

Она не отреагировала.

– Слушай, мам, знаю, ты сердишься, но я как раз хотел сказать тебе…

Мать вставила ключ в замочную скважину, повернула, и все это в полном безмолвии, не повернув головы в мою сторону, не бросив сердитого взгляда, ничем не выдавая, что замечает мое присутствие.

– Не молчи, пожалуйста!

Голос мой понизился до шепота – я и сам не заметил. Меня затрясло, накатила такая слабость, что я запросто мог упасть, поэтому привалился плечом к стене.

Я понял – теперь понял все. А может, понял раньше, но лишь сейчас сумел признаться себе. Сколько можно отрицать очевидное?..

Мать не игнорировала меня. Не делала вид, будто меня нет. Она действительно не замечала никого на лестничной площадке!

Перед мысленным взором замелькали картинки: я задаю вопрос мужчине на перроне, но он молча проходит мимо; девушка смотрит невидящим взглядом, но при этом лицо у нее испуганное, как будто ей что-то померещилось; мама с малышом: она не реагирует на мои извинения, а малыш смотрит на меня и вроде бы видит, но пугается и плачет; кондуктор не подошел за платой не потому, что лентяй и растяпа, а потому что подходить было не к кому…