Наталья Якобсон - Изувеченный [litres с оптимизированной обложкой]

Она не отшатнулась при виде окровавленного лезвия, хоть он рассчитывал именно на это.

– Ты пришла попрощаться. – Донатьен окинул оценивающим взглядом ее белое подвенечное платье. – Этот наряд был скроен и сшит для того, чтобы невеста встретила в нем свою смерть. Ты всегда хотела занять ее место. Возможно, пришло время.

Она заметила, что стрелки остановившихся часов над камином слегка дернулись. Кровь со свечей капала на пол. Любопытно, Донатьен сам поливал воск кровью жертв или дело было в его магии? После пыток и смерти его колдовские силы не только не убыли, они стали безмерны. Похоже, что после гибели он добился того совершенства, до которого никак не мог дотянуться при жизни. Только блага ему от этого уже не было.

– Жертва должна быть в белом. – Он на миг оторвался от своего занятия. Истерзанные руки сжимали нож. Под этим ножом стонало еще живое существо, а он изучал взглядом жемчуга и шелка Корделии. Точно так же, наверное, он изучал кожу жертвы, прежде чем снять ее ножом, будто изысканный наряд.

– Хочешь занять ее место, когда она умрет? – он кивком указал на Джоджину. – Ты не будешь первой невестой, которую я убил, но ты будешь самой прекрасной из всех моих жертв. Белая роза в крови… – Он еще раз окинул взглядом ее свадебный наряд, и что-то в его чертах дрогнуло. Возможно, ему тоже не давали покоя воспоминания. Все могло сложиться иначе. Их роман мог быть куда более светлым. Вместо реквиема по двум безвременно усопшим могла звучать любовная соната. Они ведь так друг друга любили, но вмешались люди, и рай превратился в ад.

Нужно отдать должное Донатьену, он сумел превратить в ад жизни всех тех, кто разрушил его счастье.

– Сюда идут, – произнесла Корделия.

– Я слышу, – равнодушно отозвался он. – Факелы. Крики. Лозунги. Протесты. Моления, чтобы подстрекать толпу. Звон оружия и орала. А за всем этим так много плоти. Так много материала для моего нового темного искусства.

Он язвительно усмехнулся, проводя лезвием по своей жуткой щеке в шрамах, и жертва на его столе испуганно сжалась.

– Она уже знает вкус моего ножа, – пояснил Донатьен насчет той, кого можно было уже смело именовать усопшей. – Скоро узнаешь и ты. Или ты все же образумишься и будешь мне помогать ваять из плоти?

– Их целая толпа.

– И ты думаешь, этого довольно, чтобы живьем взять дьявола?

– Ты мертвый, – резонно напомнила она.

– Но более активный, чем любые живые. – Он глубоко вонзил нож в оголенное сердце жертвы, наконец-то прерывая ее страдания. – Жаль так сразу сворачивать шейку птице, я хотел над ней вдоволь поиздеваться, но сюда ведь спешат другие.

– Не нужно. – Корделия метнулась в сторону, но он уже стоял перед ней, молниеносный, как призрак. Безобразная обожженная рука схватила ее за талию. Это было похоже на любовное объятие, если бы только в другой его руке не сверкал нож.

Донатьен осторожно провел лезвием над ее тонкой шеей, и ожерелья распались по полу градом звенящих бусин. Дождь жемчужин падал, будто поток слез. Они закатывались в щели в полу, окрашивались кровью, капнувшей со свечей. Они напоминали о прошлом. Донатьен зачарованно смотрел на ее оголившуюся шею. Следующая ласка ножа придется уже по ее хрупкому горлу. Прямо по сонной артерии.

– Пора выбирать, Корделия. – Он смотрел на нее долго и изучающе. – Ты всегда хотела пойти со мной. Что же тебе мешает сейчас? Ты ведь знаешь, что теперь у меня достаточно сил, чтобы перерезать весь мир. Никто больше не сможет причинить нам зла, разлучить нас, что-то у нас отнять. Мы просто всегда будем наносить удар первыми. Пока не останется никого. Разве это не чудесно? Разве это не сказка? Только мы двое на всей земле.

– И ты никогда не перестанешь убивать, даже если перережешь сейчас всю эту бесчисленную толпу, которую даже не пришлось к тебе заманивать. Они сами попадутся в ловушку. Не стоит ли насытиться хотя бы ими? По крайней мере, все они мерзавцы. Но убивать невинных…

– Абсолютно всех, – подтвердил он. – Возможно, когда никого не останется, то ко мне вернется моя прежняя наружность. Либо я, либо они. Ты всегда выбирала меня. Что же сейчас не так?

Она ощутила себя почти мертвой от разочарования. Зря она сюда пришла. В чужом подвенечном платье, которое только что украла у мертвой. И он снова был восхищен – монстр, оторвавшийся от изрезанного ножом тела. Но зачем ей такое восхищение?

– Убей меня! – попросила она. Это было так внезапно, что могло испугать любого. – Меня одну вместо них всех. Я готова принести себя в жертву, чтобы в мире больше не было зла.

На миг он опешил. В жутких налитых кровью глазах промелькнул проблеск недоверия. Она безумна – вот что он мог подумать. Лучше бы он подумал: она святая! Все великомученицы поступали так. Корделия смело подвинула кончик лезвия пальцами так, чтобы он прижался к ее шее вплотную.

– Мне не страшно! – произнесла она четко и смело, как некую мантру. Для него эти слова должны были звучать заклинанием. Он ведь когда-то говорил, что бояться нельзя. Она не боялась. Ни боль, ни нож не могут напугать того, кто готов принести себя в жертву во имя торжества добра на земле.

Она перехватила его жуткую руку в шрамах и поднесла нож к своему лицу.

– Сделай это лишь со мной, а других отпусти. Убей меня одну вместо них всех. Мне не страшно.

– Как невинно, – прохрипел он. – Всегда находится одна невинная овечка на целый мир подлецов. Они причинили тебе столько зла, а ты готова пожертвовать собой ради них. Если бы бог был таким, как ты…

– Но такая, увы, только я одна. – Она давно перестала уповать на бога. Он никогда не помогал. И ему, кажется, было ничуть не жаль, что его создания причиняют боль себе подобным. Она одна не могла смотреть на мир с такой беспощадностью. Ей хотелось принести себя в жертву в эту ночь.

Какая великая цель – умереть самой, чтобы избавить от смерти и мучения других. Она бы умерла счастливой, нанеси он удар сейчас, но он этого не делал. Он смотрел ей прямо в глаза, и его взгляд смягчался, хоть кончик ножа уже царапал кожу до крови. Что ж, этому белому платью не привыкать впитывать кровавые капли.

Донатьен коснулся ее щеки своей изувеченной рукой. Его хриплый шепот, как шипение огня, разорвал тишину, обжег ей слух.

– Если бы все были такими, как ты, то этот мир был бы так прекрасен.

Какое-то мгновение она не могла проговорить ничего, хотя слышала, как шумят люди, направлявшиеся сюда, чтобы вершить самосуд. Им уже было несть числа, и они твердо вознамерились разнести башню по камням, но достать дьявола. Как они неистовствовали! Ее острый слух ловил их непристойные выкрики и яростную ругань. Как странно, что все это чередовалось еще и с пением псалмов.