Дарья Плещеева - Массажист

– Давайте внесем ясность, – сказал мужчина. – Тебя мы любим, всегда тебе рады, комната готова – в общем, давай разувайся. А вот этот здесь ночевать не будет.

– То есть как? – спросила ошарашенная Соледад.

– А так. Ты уж мне поверь на слово, что основания есть.

– Какие? – задиристо спросила она.

– Серьезные. Не хочу в праздничный день говорить об этом.

Соледад повернулась к Н.

– Ты понимаешь, о чем он?

Н. не ответил.

История была дурацкая. Пару-тройку лет назад этот самый мужчина (о, как же быстро он заматерел, а был тоненьким кудлатым юношей с обязательным взором горящим, с невразумительными стихами, с полным отсутствием голоса и слуха, но с изумительным обаянием, опять же – гитара творит чудеса) устроил у себя дома квартирник, набилось человек тридцать, выступали двое – он сам и его приятель. Все куртки лежали кучей, Н. по доброте своей, а может, из покорности с этими куртками возился, куда-то их перетаскивал, когда людям не хватило места. В общем, пропал из одного кармана кошелек. Это стало известно после ухода Н. – он тогда остановился у странной пары, устроившей из квартиры в старом доме фантастический курятник с насестами.

Н. знал только то, что по карманам не шарил и кошелька не брал. Когда его нашли, он так и сказал. Но он ушел с квартирника первым – он хотел успеть на метро, потому что денег на такси, естественно, не имел.

Куда он подевался – никто не знал, нашли его не сразу, поставили ему в вину еще и это беззвучное исчезновение.

Оправдываться он не умел. Защитить себя не умел. Когда на него кричали – терялся. Крики, правда, были за пределами этой ухоженной квартиры, в которой сам воздух держал на весу тонкий аромат аристократической сытости. Ну и вот… ничего тут не забыли и ничего не простили…

Соледад долго не понимала, что это всерьез. Потом потребовала от хозяина правды. А ответ был:

– Ты оставайся, тебе мы всегда рады. Он нам тут не нужен.

– Вместе пришли – вместе и уйдем, – сказала она, застегнула куртку и гордо вышла на лестничную клетку. Н. последовал за ней.

Хозяин встал в дверях, взывая к ее рассудку и напоминая, что через семь часов – Новый год. Красивая Юлька выскочила следом. Все было бесполезно.

– Ерунда, – заявила Соледад, когда Н. попытался оставить ее в этом доме. – Сейчас найдем что-нибудь получше.

Подъезд был настолько роскошный, что на площадках между лестничными маршами были чистые окна и широкие подоконники. Она села на подоконник, достала мобильник и стала названивать знакомым, которых в Большом Городе было у нее с десяток.

Одни уехали встречать Новый год куда-то далеко, у других уже поселились гости, третьи поотключали телефоны. А пробиться в гостиницу было совершенно безнадежно. Соледад задумалась.

– Теперь твоя очередь, – помолчав, сказала она и вручила Н. мобильник.

Он откопал свой древний и ветхий блокнот. Там была представлена вся российская география, но вот как раз с номерами Большого Города было туго. Н. никогда не считал себя особо нужным Большому Городу, тут и без него массажистов хватало.

Н. просмотрел первые буквы алфавита и ощутил некую перемену. Словно бы его коснулся луч, немногим более плотный, чем воздух. Он поднял глаза и увидел лицо Соледад.

Женщина смотрела на него внимательно и спокойно. Она словно говорила: я тебя не упрекаю, я тебе доверяю, ты мужчина, давай ищи выход из положения.

Отродясь Н. не слышал таких слов и не ощущал таких взглядов.

Его заманивали в постель, он сам заманивал в постель, все это получалось великолепно, однако расставание с ним не стало ни для одной женщины трагическим и печальным. Он был лакомством, которое годится в пищу вечером, утром, допустим, и на обед, но кому бы пришло в голову питаться одними деликатесами и ничем более? Н. мог дать только это. Здоровый инстинкт сперва притягивал женщин, потом отталкивал их.

Но Соледад, очевидно, следовала каким-то иным инстинктам.

Собственно, был один неплохой выход из положения – расстаться. Электрички ходят и в новогоднюю ночь, поезда тоже. Соледад вернулась бы к друзьям. Н. заметил в приоткрытую дверь стол посреди комнаты – там явно собиралась компания на дюжину человек. А сам он поехал бы куда-нибудь подальше от Большого Города – и к утру, скорее всего, приехал бы. Не сбылось – и что же? В его жизни многое не сбывалось.

Н. внимательно изучил свой блокнот.

– Вот, – сказал он. – Томкет. Живет один. У него там наверняка уже тусуются.

– Это где?

Н. не помнил улицу и номер дома, где ночевал всего раз в жизни. Но он твердо знал ориентир – площадь с памятником. Как добраться до площади от вокзала – мог себе представить. Но от дома, где они сейчас находились, – весьма смутно.

Однако признаться в этом он не мог.

Когда человек впервые в жизни не может честно признаться в своей слабости – это дурной знак. Это начало важной перемены. Метаболизм такого человека становится иным. Если до того тело принимало и извергало из себя то, чем его потчевали, по одним законам, то теперь оно предпочло другие законы и стало растить в себе клетки, чуткие к металлу. Эти клетки (неизвестно, сидят ли они в засаде или слоняются во всему телу, как вольные охотники) цепляют каждую молекулу и припасают ее до поры. Возможно, у них есть тайные базы, куда они доставляют и складывают молекулы стали – особо, молекулы чугуна – особо. (А может, не молекулы, а какие-то другие крошечные частички, не в этом дело. Чугун, кстати, попадает в организм главным образом в пору Масленицы, когда добываются из закромов прабабкины сковородки, ибо для блинов никакие тефлоновые не годятся, правильный блин можно испечь лишь на старой-доброй чугунной.) Понемногу этого добра набирается столько, что уже можно начинать плести арматуру. Человек, позволивший своим клеткам сплести ее, превосходно держит любой удар. Правда, тело становится несколько тяжелее, однако мышцы, привыкнув, прекрасно справляются с работой. Но опять же сперва нужно отказаться от доверчивости и перестать радовать мир признаниями в своей слабости. Это необходимое условие. Нужно не просто смириться с тем, что слабость есть, а согласиться жить с нею и дальше. И, кстати говоря, выполнять кое-какие требования своей слабости, на первый взгляд скромные.

Н., разумеется, всей этой физиологии не знал, он только сталкивался с результатами – очень часто у клиентов было что-то подкожное, о чем Сэнсеевы японцы на семинарах не говорили. Иногда это удавалось разогнать быстрыми движениями горячих рук или обычным растиранием, или растиранием с похлопыванием, или даже щипковым массажем, если в кистях рук и ступнях – выжиманием.

Если бы Н. читал книги по специальности, он бы обнаружил в них отсутствие такого симптома и, возможно, забеспокоился. Но он был самоучкой, знал, что знания его приблизительны и клочковаты, на этом основании даже не просил за свои сеансы массажа много – а так, чтобы для клиентов плата была необременительна. Он делал, что умел, и теориями не увлекался.