Джеральд Бром - Крампус, Повелитель Йоля

– И – поправь меня если я ошибаюсь – этот тип, Санта-Клаус… Я так понимаю, он тебе некоторым образом мешает?

– Это имя – ложь. Подделка, – Крампус оскалился. – Его имя – вовсе не Санта-Клаус. Его имя… его истинное имя… – он замялся. Казалось, он не в силах это выговорить.

«Бальдр», – подумал Крампус, а потом сказал это вслух:

– Бальдр. Таково его истинное имя.

– Санта-Клауса? – спросил Джесс.

– Да. Его истинное имя – Бальдр. «Вот, я сказал это. Спустя пять веков это имя вновь коснулось моего языка». Он поморщился, ненавидя эту горечь. – Вернон, передай мне мед.

Вернон, вскочив, поднес ему флягу. Крампус сделал большой глоток, – ему хотелось смыть горечь.

– Мой дед, Локи, убил его однажды, давным-давно. А теперь я сделаю это вновь, – он стиснул мешок. – Какая это была трагедия – смерть Бальдра! Такого светлого и прекрасного, любимого всеми, – Крампус оскалился опять. – Или так эту историю рассказывают, потому что я Бальдра до его смерти не знал. Мне об этих событиях рассказала моя матушка, Хель, царица подземного мира. Она, бывало, рассказывала мне эту историю – и еще множество других, – когда я был еще ребенком, и я слушал, сидя на ступенях ее трона. Как сладостно звучал ее голос под скорбное пение мертвых!

– Да, разве такое может не понравиться.

Крампус, поглядев на Джесса, сощурился.

– Это что, сарказм?

– Не-а.

Крампус бросил на Джесса надменный взгляд, и продолжил:

– Она рассказывала, как в Асгарде любили Бальдра, второго сына Одина. Все превозносили Бальдра до небес: он был так мудр и прекрасен, что от него исходило сияние, так благороден и велеречив. Она рассказывала, что все только и толковали о том, как он сострадателен, как милостив к падшим; неустанно повторяли, какой он верный защитник слабых и обездоленных – пока слушателю уже не хотелось повеситься.

Но был и тот, кого не ослепили красота и очарование Бальдра. Локи, будучи королем всех лжецов, быстро распознал обман, хоть тот и был приятен на вид. Он видел Бальдра насквозь – Бальдра и его ложь – и решил разоблачить его перед всеми, особенно перед Одином – поскольку особой любви они друг к другу не питали. Слишком велик был соблазн покрыть позором дом Одина.

Возможность у него появилась, когда Бальдр замыслил стать не просто божеством, но и сделать так, чтобы его жизнь и красота стали вечными. И для этой цели он сплел историю, намереваясь сыграть на великой любви к нему его родителей. Он сказал отцу и матери, Фригг, что его мучают кошмары, страшные сны, предвещающие ему неотвратимую погибель. Его родители, не в силах вынести мысли, что их любимый сын может пострадать, легко попались на эту удочку. Они обошли все Девять миров и взяли клятву со всего, что есть в мироздании, не причинять вреда Бальдру. Со всего, кроме одного маленького, ничтожного растения, которое звалось омелой. Один посчитал, что оно слишком маленькое и слабое, чтобы представлять собою угрозу, – Крампус фыркнул. – Или, во всяком случае, так говорится в мифах. Обожаю мифы – они всегда полны прекрасной чепухи! Но Хель рассказала мне правду. Один, величайший колдун, сплел чары и наложил их на Бальдра. Чары, которые запрещали всему, что только было в Девяти мирах, причинять вред Бальдру. Вот только чары эти были сотворены на яде омелы, и потому на само растение они не действовали.

Получив этот чудесный дар, Бальдр не мог стерпеть – ему нужно было похвастаться, и он предлагал любому, кто бы ни пришел, развлечься – попытаться причинить ему вред, любым оружием. Мать рассказывала, он устроил из этого целое представление, наслаждаясь всеобщим вниманием, а другим богам эта игра очень понравилась, и его слава росла – как и решимость Локи вывести его на чистую воду.

Локи прикинулся старухой и хитростью выманил у Фригг секрет омелы. Вооруженный этим знанием, он отыскал растение и сделал из него стрелу, сплетя магию омелы и железа. В следующий раз, когда Бальдр затеял свою игру, Локи взял с собой стрелу и тоже пришел, смешавшись с толпой. Там он разыскал слепого брата Бальдра по имени Хёд и спросил его, почему тот не участвует в веселье. Хёд ответил, что это игра – не для слепых. Локи подал Хёду лук и зачарованную стрелу и предложил направить его руку. Хёд страшно обрадовался возможности принять участие в игре и с силой натянул лук. Стрела ударила Бальдра прямо в грудь, пронзила ему сердце, и он упал мертвым прямо на месте, перед Фригг, перед Одином. Говорят, настала страшная тишина. Бедняга Хёд не мог видеть, как они на него смотрели, но Локи мог. Он не выдержал и сбежал.

Горе Одина было настолько велико, что он велел убить Хёда на месте, – Крампус покачал головой. – Мне всегда было жаль беднягу. Пешка в игре, погибшая из-за чужой зависти и жажды мести. Очень печально. Один возложил тело Бальдра на гигантский корабль Гинггорни и предал его огню. Говорят, жена Бальдра, Нанна, не смогла вынести горя и бросилась в огонь, последовав за ним и в смерти, – Крампус сделал еще глоток. – Но это было лишь начало, потому что душа Бальдра попала в Хель, великое царство мертвых, неподвластное даже Одину. И, хотя Один с Фригг послали в Хель еще одного своего сына, Хермода, дабы он предложил выкуп за Бальдра, моя мать, Хель, не стала отпускать его душу. И немногим известно, что Хель просто водила Одина за нос, пока Локи пытался вырвать у Бальдра признание. Он сказал Бальдру, что тот будет рабом Хель, ее пленником до самого Рагнарёка, если не признается в своих хитростях. И тут Бальдр его удивил – он отказался, не пошел на сделку, выбрал остаться пленником Хель и провести долгие века среди мертвых, только чтобы его обман не выплыл наружу.

И вот так-то я и увидел его впервые, узником Хель. Когда я был ребенком, он вызывал у меня живейшее любопытство – прекрасное божество, заточенное в каменных палатах со своей мертвой женой. У него был такой отрешенный вид, будто он окаменел от отчаяния. Под конец он, бывало, стоял неподвижно целыми днями, неотрывно глядя в бездонные глубины Нижнего мира, слушая песни мертвых и ожидая – вечно ожидая Рагнарёка и обещанной ему свободы.

И я спросил у матери: «Как может тот, кто пожертвовал столь многим, быть подлецом?» А она, рассмеявшись, сказала мне не путать гордыню и благородство, и предупредила меня, чтобы я его не жалел. Но мне казалось, что он уже достаточно настрадался. Даже тогда, еще совсем юным, я понимал, что судьбу Бальдра предопределили зависть Локи и его ненависть к Одину. И потому я все-таки начал испытывать к нему жалость, и это, друзья мои, стало причиной моих несчастий. Потому что мне предстояло выучить горький урок: змея всегда остается змеей, как бы она ни меняла обличье. Откуда мне было знать, что придет день, и я даже имени его не смогу произнести, что я сотни тысяч раз буду представлять его кровь у себя на руках.