Марина Андросова - Продавец пуговиц

Возле выхода стояла примерочная в виде гроба с большим зеркалом, который не был похож на обычные пеналы для людей, украшенные тканью, это был настоящий саркофаг, готовый съесть человеческие останки. Над примерочной висел аккуратный плакат «Столкнись с ней лицом к лицу!», украшенный довольно милыми картиночками. Любой желающий мог почувствовать себя внутри гроба и самое интересное, что желающими были все кроме ребенка, единственного ребенка, который доставал родителей постоянным нытьем. Даже случайные прохожие, не особо понимающие, что происходит вблизи знаменитого магазина, фотографировались возле или внутри гроба со вспышкой и без. Одним гроб казался явно велик, другим чуть маловат, и ни один не признал, что мерки совпали.

Совсем рядом стоял катафалк, из которого уже вынесли гроб с телом Егора, водрузив его на табуретки, чтобы все желающие могли попрощаться со вторым учредителем магазина и проводить его в последний путь. Осиновый гроб окружили плачущие немногочисленные родственники и друзья. Под строгим контролем Ирины Сергеевны, сорок человек прошли мимо, низко наклонив голову, изображая сочувствие и выражая соболезнование близким. Все они тут же распределились вдоль главной улицы города до здания Банка и принялись исполнять заученные роли, сетуя на отсутствие часов и мобильных телефонов, и специально не думая о похоронах и загробной жизни.

Алексей Павлович проверил, все ли готово в магазине для встречи новых покупателей — правильно ли расставлены емкости с пуговицами и новые стенды, вынесены ли подарки, все ли консультанты доброжелательны и учтивы, знает ли каждый, что ему делать — проверил общую подготовку и личный настрой. Велел проветрить магазин и вынести вазы на крыльцо. Затем он вышел на улицу и, проводив процессию «безпуговичных» людей глазами, тихонько подкрался к гробу. Возле тела рыдала, нарушая просьбу покойного, бывшая жена Егора, виня себя во всем случившимся. Рядом два парня держали под руки его мать, старую, болезненную женщину. Она будто вдохнула и прикрыла рот платком, будто не дышала больше. Другие родственники были озадаченны самой формой и местом проведения похорон гораздо серьезнее, чем неожиданной кончиной молодого мужчины. Его смерть уже была обсуждена дома на кухне каждого пришедшего и знавшего Егора, а украшенный цветами и гробом-декорацией магазин давал возможность обновить темы разговоров. Жалеть, брезговать и презирать за два дня уже поднадоело, рассказ же о том, как нашли бедного повешенного узнали все, несмотря на деликатное умалчивание самых близких. Сейчас гроб-декорацию примерял на себя лысый толстый мужчина, кривляющийся на камеру и изображающий смерть от удушения. Его полная жена смеялась, но махала рукой и кокетливо просила перестать дурачится. Толстяк загоготал в ответ громче приличного. Минуту спустя смех мужчины перешел в хриплое всхлипывание и он отвернулся, жалея себя и провожая бесполезную жизнь.

Егор выглядел довольным и язвительным. Его лицо разгладилось и припухло снизу. Филигранная работа гримера морга отражалась в каждой мертвой клетке лица. Но как бы не старался Иван Дмитриевич придать красоту трупу, ему это не удавалось. Радовало уже то, что получилось убрать распухший язык в рот. Выбранный способ самоубийства доставил не мало хлопот гримеру. Иван Дмитриевич больше всего ненавидел повешенных и утопленников, покончивших с жизнью по собственному желанию. Последние напрягали его распуханием и наличием мальков и пиявок даже во рту. Он ненавидел их скромно и тихо так, как могут ненавидеть врачи гинекологи женщин, готовящихся к аборту. Склонность к гламуру работника морга № 22 и его любовь к жизни подавляли довольно жестко и выпустившие кровь из вены, их чаще всего так и приходилось хоронить с ужасной судорожной маской, которую не удавалось изменить даже такому профессионалу, как он. Молодая девица, оказавшаяся на столе морга до Егора, приложила напрасные усилия, чтобы выглядит в гробу «на все сто». Ее нашли в светлой ванной с лепестками роз и французской пеной, со свежим маникюром и педикюром, тщательно уложенными волосами, в новой совсем не дешевой одежде и изысканном белье. Эту гламурную красотку близкие предпочли бы хоронить в закрытом гробу — судорожное лицо вызывало неподдельный страх у каждого, приближающегося к ней для прощания.

Похороны Егора пришлось отложить на день. Вместо завещанного вторника, они состоялись в среду и получились двуслойные: один слой был белый, а второй черный, один слой — даже красивый, другой отвратительный. Ближе к погребению расслоение стало более очевидным. Вся красота его творческой жизни оставалась тут. Даже великолепные часы, которые он успел сделать, были не допущены до похорон. Его тело и плачущие родственники в черных одеяниях начали движение на кладбище. Веселый и красивый народ в модных одеждах, с которых были содраны пуговицы лишь на время флеш-моба, зашагали гордо по улице, привлекая внимание людей.

Солнце то скрывалось за тучами, то светило так ярко, что невольно вспоминалось лето и руки сами тянулись к воображаемый защитным очкам, но тут же осекались, ощущая на себе кожаные перчатки. Лужи после дождливых дней не успели высохнуть, и к ним приставали воробьи, обманчиво обещая теплые дни и выпивая за это под громкие чирикающие тосты. Шуршание метел, убирающих листья с асфальта, казалось оглушительно громким. Удивительно теплый для конца октября день. Последний вздох природы перед спячкой, тяжелое, но теплое дыхание смертельно больного.

Гроб пронесли по длинной улице, разводя прохожих на две стороны, как Моисей воды моря, и погрузили в отъехавшую машину. Черные люди по одному пропадали в ее дверях. Море сомкнуло воды. Алексей занял место в изголовье, чтобы успеть поговорить с другом в последний раз. Сейчас он смотрел в окно катафалка — дорожка цветов среди листьев отъезжала от него все дальше и дальше.

— Я не спрашиваю, зачем ты это сделал. Я знаю. Я знаю, что у тебя просто не было сил бороться. Эта штука сильная. Смешная, брат, но сильная. Когда ничего не знаешь, сопротивляться невозможно, наверное. Я то кое-что понял, поэтому и пуговицы, поэтому и магазин…. Но если бы я и рассказал тебе — ты бы не поверил, так же как и мои родители. Я даже не думаю, что ты самоубийца. Тебя убили! Твоя жизнь — это не только твоя жизнь. Она часть всей жизни человечества. А вот смерть — это только твоя смерть. Но и смерть — это только начало. До свидания, мой друг! Я не прощаюсь. Прости меня, но я завершу начатое. Я не отступлю. Я буду карабкаться по лестнице! Большей потери, чем эта, я и представить себе не мог. Друг ты мой самый дорогой.

Алексей замолчал и повернулся к Егору. Ему так хотелось увидеть его живым, что внутри все сдавливалось, и комок подступал к горлу.