Александр Мазин - Абсолютное зло

– Ага! – дружно подтвердили сержанты.

– Значит, выражался нецензурно?

– И оказал сопротивление! – подтвердил на этот раз один Мамашкин.– Во! Руку мне поцарапал! – Сержант продемонстрировал свежую царапину.

– А скажи мне, Мамашкин,– Онищенко прищурился.– Понимаешь ли ты язык жестов?

– Это пальцовку, что ли? – настороженно спросил сержант.

Онищенко покачал головой:

– Не совсем. А скажи мне, сержант Мамашкин, как именно выражался задержанный?

– Ну, кричал, это, по матери, по-всякому… – сержант выдал десяток слов из тех, что по телевизору говорят редко.

– А знаешь, Мамашкин, может, тебе из ментов в доктора податься?

– Что я, дурной? – удивился Мамашкин.– За тысячу рублей вкалывать? – И тут сообразил некий подвох.– А чего это мне в доктора?

– А того, Мамашкин, что, если задержанный ваш у тебя кричал, пусть даже нецензурно, то тебе, Мамашкин, прямая дорога в великие доктора, потому что задержанный ваш, насколько я понимаю, глухонемой, скорее всего, от рождения. Так? – Он повернулся к полуголому, приблизил к нему лицо и проговорил, отчетливо артикулируя губами: – Ты глухонемой, верно?

Задержанный часто и обрадованно закивал.

– Ухари! – буркнул Онищенко.– Где у вас второй псих, показывайте.

– Не псих, псишка,– сказал сконфуженный дежурный.– Я ее там, в комнатке посадил. Она спокойная.

Дежурный открыл дверь, Онищенко заглянул…

В уголке на стуле тихонько сидела Даша Герасимова.

– Класс! – сказал Юра.– Вы теперь со Светкой почти соседи!

– Меня завтра выпишут,– застенчиво проговорила Даша.

На ней была свободная пижама из серого шелка, волосы аккуратно заплетены. Даша выглядела чистой, тихой и домашней. Какой-то незнакомой.

– С тобой долго возились?

– Доктор сказал: для специалиста работы – на пятнадцать минут.

– А сама ты – как? – спросил Юра.

Он пристроился на ковре у ее ног. Мимоходом поймал на лету комара, убил. Интересно, как они ухитряются проскакивать через кондиционер?

– Я? – Даша потерла переносицу.– Да нормально.

– Но ты помнишь, что с тобой было?

– Представь, помню. Но – как будто давно-давно было. Может, это от лекарств?

– Может быть. Я тебе соку принес. И черешни. Хочешь?

– Если с тобой – хочу.

– Я схожу, помою…

Юра забрал черешню, сходил в ванную.

– А у тебя там – джакузи. Ты знаешь?

– Ага. Это лучшая палата. Мы же спонсоры. Скажи, а их поймали?

– Кого?

– Николая. И этого, маленького?

– Какого маленького?

– Мелкий такой пацанчик, на крысу похож. А уши – как у обезьяны.

– Кошатник! – воскликнул Юра.– А он тебе что сделал?

– Он меня отпустил…

Священник отец Александр показался Юре слишком молодым для священника. А лицо у отца Александра было доброе, интеллигентное, такое пристало скорее какому-нибудь преподавателю литературы, чем духовному пастырю подобного Центра.

– Батюшка, я хочу спросить… – Юра замялся.

– Я тебя слушаю, сын мой,– мягко произнес священник.

– Я… С ней все будет в порядке, с Дашей?

Это был не тот вопрос, который Юра собирался задать.

– Господь уберег ее от худшего, но Даша – очень ранимая девушка, с неокрепшей нежной душой… Друзья должны быть с ней бережны и чутки…

– Но… Мне всегда казалось, что она как раз сильная. И умная.

Отец Александр покачал головой:

– Тебе это только казалось, Юрий.

– Отец Александр… Скажите, а мне… Ну… В общем, я, наверное… Неужели все, что связано с мистикой, ну, с другими религиями, кроме нашей, православной,– зло? – выпалил Юра.– Есть же разные, ну, пути. И я слышал, что у каждого – свой! Не так?

Отец Александр вздохнул.

– Сюда,– сказал он,– попадают как раз те, кто искал именно свой религиозный путь. И видишь, что из этого вышло?

– Но есть же люди, которые сюда не попали? Есть же, которые лечат… По-настоящему! (Как Зимородинский!) Есть же и светлые пути!

Священник ответил не сразу.

– Бывает, человек находит какую-то тропинку,– произнес он.– И не знает, чем она кончится. Ему кажется, что это светлый путь, а на самом деле там, за поворотом, он встретится с тем, что изуродует его душу. Тебе кажется, что есть разные пути. Что мир религий – мир равноценных путей. Но это не так, Юра. Мир религий – это вообще не мир, Юра, это война. И пахнет здесь не только ладаном и маслом благоуханным. Здесь пахнет войной,– отец Александр вздохнул.– Потом и кровью, гноем и испражнениями, фронтовым госпиталем пахнет. И если ты ввязываешься в эту войну, даже не зная, что идет война… Ты находишь себе тропинку, идешь по ней, видишь цветы вокруг, впереди горы красивые… И пересекаешь линию фронта… Сейчас очень много таких духовных подранков. Тех, что вышли, не ведая, на передовую и получили ранение в душу. Потеряли способность ориентироваться, различать добро и зло, знание и суеверие… Такие вот люди часто становятся проводниками странных идей, проповедниками чужих голосов… Иные из них, случается, понимают, что произошло, приходят… приползают из последних сил в Храм: исцелите меня! А там такая пробоина в душе…

– И можно исцелить? – тихо спросил Юра.– Вы можете?

Отец Александр покачал головой.

– Что я могу? – так же тихо ответил он.– Христос может. На это надежда. Если уж человек оказался по ту сторону, в экстрасенсы попал или в секту… Очень трудно его оттуда вытащить. Почти невозможно. Разве что он сам, с Божьей помощью, по Божьему милосердию… Как Светлана. Но такое редко бывает, очень редко. Чтобы в заблудшей душе настоящая вера открылась… Это чудо, Юра. А чудеса, они нынче редки…

Кошатника задержал на вокзале патруль. То ли по фотороботу, то ли он просто показался им подозрительным. Но взяли Кошатника так ловко, что он даже не успел скинуть ствол.

Задержали, проверили, убедились, что в розыске, и, проявив инициативу, позвонили Онищенко. Но Онищенко был занят. Очень занят…

Когда позвонили в дверь, Мучников как раз беседовал по телефону со столицей.

– Да, я лично съездил в Бонн. Деньги пришли. Но у меня по-прежнему проблемы. Если мне будут мешать,– он говорил напористо, даже сердито,– если меня будут беспокоить глупые милиционеры, я вряд ли смогу вам помочь… Да, да, продолжают чинить препятствия, вмешиваются в личную жизнь, угрожают подпиской, а как я могу делать дела, не уезжая из города? Да, Владимир Вениаминович, вы уж распорядитесь, пожалуйста… Да, не позже чем через неделю…

Мучников положил трубку и подошел к дверям.

– Кто? – властно спросил он.

– Старший оперуполномоченный Онищенко,– ответили из-за двери.– Мы с вами уже беседовали.

Мучников глянул в глазок: точно, тот глупый толстяк, который допрашивал его в первый раз.

– Что вы хотите?