Александр Мазин - Костер для инквизитора

Компания выделила гонца. Самого мелкого, на заводку.

– Слышь, мужик, угости сигареткой!

– Отвали,– не поворачивая головы, сказал Ласковин.

– Блатной? – осведомился шишкареныш.

Ласковин промолчал.

– А хош я те ухо отрежу? – в руках «заводчика» обнаружился ножик, сточенный в тонкую полоску стали.

Позади тут же сформировалась «группа поддержки».

Вошь приоткрыл глаз.

– Я сам,– предупредил Ласковин.

Методы его напарника, как правило, отличались излишней радикальностью.

Вошь прикрыл глаз.

Пока шишкареныш вертел в пальцах ножик, его приятель совершил опрометчивый поступок. Подобрался к Ласковину сбоку и по-молодецки взмахнул кастетом. Андрей без особого труда поймал его за руку и отправил в объятья товарища. Заодно носком ботинка проверил крепость коленной чашечки шишкаренка.

– Уй, блядь! – выдохнул тот. И еще раз: – Уй, блядь! – когда восходящим движением того же ботинка Ласковин вышиб у него нож.

В рядах тусовки возникло некоторое замешательство. Джентльмен типа Сигала непременно дал бы им возможность прийти в себя. Но Ласковин не был человеком из Голливуда. Посему он сделал три шага вперед и провел хорошую длинную серию, в результате которой малоподвижные субъекты стали совсем неподвижными.

За спиной Андрея Вошь издал неопределенный звук. Одобрял он происшедшее или, наоборот, осуждал – осталось загадкой. Пока Ласковин прикидывал, как утилизировать разложенное на полу мясо, Вошь встал, расстегнул сумку и, покопавшись, извлек тот маленький автомат с откидными прикладом, который прихватил с собой из подземного логова. Выбрав из супротивников самого татуированного, Вошь привел его в чувство неделикатным пинком по голени, а когда тот недовольно замычал, Вошь взял местного жителя за мясистое ухо, поднес к его ноздре ствол и спросил:

– Хорошо пахнет?

Судя по поведению, запах местному не понравился.

Вошь отпустил ухо, вытер пальцы о штаны.

– Встал и вышел,– спокойно сказал он.

И собеседник безропотно выполнил команду – поднялся, матерясь и шипя от боли, и похромал на улицу.

Вошь присел подле следующего, и процедура повторилась.

Спустя несколько минут «мяса» на полу не осталось. Двум последним не понадобилось даже обнюхивать автомат.

– Хорошее начало,– проворчал Ласковин и, смахнув на пол газетку с закусью, улегся на скамью, подложив под голову шапку. Почему-то он был уверен: побитая рать не вернется. Вошь задремал еще раньше, чем Ласковин. У парня не нервы, а титановая проволока.

Зазвенел сигнал на переезде. Спустя некоторое время прогрохотал поезд. Затем снаружи воцарилась тишина. Внутри тоже, если не считать похрапывания пьянчужки.

Ласковин проснулся, когда стукнула входная дверь. Вошли два мужика. Сразу направились к кассе, забарабанили в окошко. Фанерка сдвинулась. Произошел обмен денег на билеты. Мужики отошли в угол, закурили. На Воша и Ласковина – ноль внимания.

Ласковин сел, потянулся. Вошь тоже поднялся, словно ждал, пока встанет Андрей.

Время – без пятнадцати шесть. Зальчик постепенно наполнялся местным народом. Андрей купил два билета до Сыктывкара.

Сергей Прохов открыл глаза, глянул на часы: нормально, еще почти два часа. С чего бы это он проснулся?

На нижней полке негромко похрапывал Адамант Афанасьевич. А вот попутчики…

Сергей выждал, когда за окном вспыхнул электрический свет… и увидел напротив пустой куколь одеяла. Сергей мягко спрыгнул на коврик. Внизу тоже никого. Приподнял полку. Багажа нет.

– Адамант Афанасьевич!

Наставник проснулся.

– Ушли? – сразу спросил он.

– Ага.

– Нехорошо.

– Надо было вчера с ним поговорить,– огорчился Сергей.

– А если бы он сказал «нет»?

– Ну…

– Вот те и ну! И приятель его… Не поймешь, то ли наш, то ли чернявой служит! – Адамант Афанасьевич фыркнул и принялся обуваться.

– То есть как это – чернявой? – тупо спросил Сергей.

– А так!

– Тогда ж бить его надо! – решительно заявил Прохов.

– Что же ты не бил? – усмехнулся наставник.

– Я же не знал!

– А знал бы – убил? А наш? Стоял бы и смотрел, так думаешь?

Сергей промолчал.

– То-то! Сходи, кипятку принеси. Позавтракаем, раз встали.

– А потом?

– А потом Сыктывкар.

– Нет, после что?

– Домой.

– А он?

– Он от нас никуда не денется,– отрезал Адамант Афанасьевич.– От судьбы да смерти не сбежишь.

Электричка пришла вовремя. Народ в вагоне курил, и Ласковина это раздражало. Появились две тетки с красными повязками. Проверяли билеты. Долго и громко ругались с теми, у кого билетов не оказалось. Но никого не штрафовали и не выгоняли. За окном мелькали сосны и ели. Или еще какие хвойные – Андрей в ботанике не был силен. Вошь снова спал. Солдат спит – служба идет.

Город осматривать не стали. Сначала, по предложению Воша, купили на местном рыночке две пары коротких лыж с универсальным креплением, затем сговорили мужика с «Нивой» довезти до поселка Тыг, от которого до искомой Сукачевки тридцать километров. Мужик поначалу стремался, но бумажка в пятьдесят долларов и роскошное удостоверение сотрудника «Шлема» перевесили.

В Тыг приехали около шести вечера. Главной достопримечательностью поселка были стаи собак: каждая из псин, независимо от размера, обладала челюстями африканской гиены. К людям собаки относились с опаской.

В поселке обнаружилась столовая, где Воша и Ласковина вполне сносно покормили.

Из Тыга мимо Сукачевки ходил автобус. По принципу «как народ соберется». Народ собирался неохотно. Ласковин мог запросто активизировать водилу ценной бумажкой, но не хотелось лишний раз светиться. Одно дело – случайный сыктывкарский калымщик, другое – водитель рейсового автобуса. Этого, если что, спросят одним из первых. А насчет «если что» Андрей почти не сомневался. Такая уж они с Вошем развеселая компания.

Тронулись около четырех. Минут двадцать попрыгав по кое-как расчищенному проселку, выбрались на нормальную укатанную трассу. Белая дорога, искрящаяся в свете фар; крохотные, как изморозь, снежинки, ветки, обвисшие под белыми подушками. Кондукторша, молодая девчонка, болтала по-комяцки с такой же девчушкой из пассажиров. Обе постреливали глазками. Ласковин не обращал внимания, привык. Давно Андрей не забирался так далеко от Питера и только сейчас обнаружил, что любимый город изрядно его утомил. И ведь не грибы собирать едет, а на душе легко и весело. Словно тяжесть сбросил, сменив кислую грязь на белый хрусткий снежок.

– Я не знаю,– покачал головой Зимородинский.– Иногда надо совершать и необдуманные поступки. Есть такое слово – безупречность. Но безупречность не допускает компромиссов. Но сейчас такое время… неудачное. Без компромиссов не то что не выжить, приличного бойца не воспитать.