Александр Мазин - Костер для инквизитора

– К метро, пожалуйста.

Перед тем как выйти, Вадим сказал:

– Если вы, Андрей, не заметили: до последнего перекрестка вас вел серый «Москвич».

– Нет, не заметил.

– Тогда обратите внимание. Номер, к сожалению, я не разобрал.

В этот же день Вошь с лыжами на плече приехал в Солнечное. Лыжи, впрочем, не понадобились. Абрек прислал на станцию машину. Теперь они вдвоем (девок Абрек выставил) пили водку. И закусывали как следует – предстоял разговор.

– Андрюху давно знаешь? – поинтересовался директор «Шлема».

Вошь ответил не сразу, подумал, затем кивнул.

– Есть у меня одна мысля… на троих,– проговорил Абрек.– Интересно, что скажешь… – Он взял маленький соленый огурчик, повертел в пальцах и положил обратно.– Короче, идея такая…

Вошь выслушал внимательно, выслушал и покачал головой:

– Андрей не согласится.

– Плохо,– огорчился Абрек.– Сам я не могу. Не одобрит братва. Не по понятию.

А Спортсмен – самое то. Ты только прикинь, какую силу возьмем! С тебя на раз все долги списали бы. Это для начала. А дальше, если мозга есть и крови не боишься… – Абрек остановился. Понял по лицу собеседника: уговаривать без толку.

– Обидно,– сказал он.– Короед нам все концы реально на блюдечке принесет. Обидно, бля!

Вошь налил себе на четверть водки, выпил, запил газировкой, посмотрел задумчиво на стакан и спросил:

– А зачем нам его согласие?

Андрей был старым. Старым и тяжелым. И нес на себе много тяжелого железа. Он поднимался по лестнице, и деревянные ступени скрипели под его тяжестью, скрипели и прогибались. Очень хотелось взяться за поручень, но нет, никто не должен видеть его слабость.

Ругай ждал. Тоже старый и большой. Андрей доверял ему. А Ругай…

Андрей поднялся, остановился, переводя дыхание и уперев мрачный взгляд в изрезанное морщинами лицо. Они были вдвоем. Воины остались внизу. Андрей так приказал.

– Господин… – губы Ругая дрожали.– Господин, я…

Андрей смотрел. И под его взглядом выпрямился старый боец, губы перестали дрожать.

– Убей меня, господин! Моя вина!

– Где он? – устало сказал Андрей.– Веди, покажешь.

– Но… – Ругай заколебался.– Но мы его сожгли. Колдун…

– Знаю,– оборвал Андрей.– К этому веди.

Спускаться легче, чем подниматься. И держаться можно – не видит никто. Только ступени похуже, скользкие, посыпанные трухой.

– Вот,– показал Ругай.– Колдун… А, проклятье богов! Как это? Князь!

Черная, как головешка, тварь в ошметках человечьей одежды метнулась с невероятной быстротой, ударила в решетку, еще раз, еще… Дубовая жердь, вделанная намертво, толстая, как большое весло, треснула, тварь прыгнула пауком – Ругай махнул факелом, закричал. Андрей (он стоял на пути) выхватил меч, рубанул навскидку… и не успел. Старый, тяжелый. Тварь визгнула, отшвырнула его к стене, припечатала угольной лапой, полыхнула красными глазами… и порскнула вверх по лестнице. Раз – и нету ее.

– Господин! – Ругай схватил его за плечо.– Господин, ты цел?

Андрей медленно кивнул. Меч в опущенной руке задел ступеньку, звякнул. Старый стал…

Слезы текли по щекам. Ругай воткнул факел в держалку, вынул меч, упер в живот, под кольчугу, и резко, ничком упал. Рукоять звонко стукнула о камень, Ругай вскрикнул сдавленно, дернулся, скрючился и затих. Андрей долго смотрел на него, потом вздохнул, вложил собственный меч в ножны и полез наверх. Он не мог, как Ругай. У него – Земля. И второй сын, которому всего одиннадцать зим. Он, Андрей, еще поживет…

Вечером двадцать второго декабря Ласковин и Вошь поехали в Солнечное. Оставив машину на платной стоянке километрах в десяти от развилки, они углубились в лес.

Андрею до сих пор не очень верилось, что Вадим сдержит обещание. Не верилось, пока сам не увидел рваный гусеничный след, а чуть позже, поперек просеки, припорошенное снегом чудище.

– Ага,– удовлетворенно сказал Вошь.– То, что надо.

И полез на броню.

Ласковин ждал снаружи, пока напарник шуровал у чудища в брюхе. Боевая машина рыкнула, окуталась вонючим дымом, с лязгом дернулись траки.

Вошь выглянул из люка.

– Сумки давай!

Ласковин передал ему сумки, залез сам, задраил люк. Напарник уже устроился на водительском месте. Железная зверюга рычала и содрогалась.

– Вошь,– позвал Ласковин, повысив голос,– как, порядок?

– Норма! Полный комплект! Ну, пошла, железяка! – и сдержанное рычание превратилось в грохочущий рев.

– Йо-хо! – крикнул Вошь, оскалясь улыбкой.– Мы их достали!

Стальное чудище заерзало, разворачиваясь, и дурным носорогом ломанулось вдоль просеки.

У Наташи кончился майонез. И обнаружилось это, когда на часах уже было полдесятого. Не так уж страшно, поскольку магазинчик на углу работал круглосуточно. Можно, конечно, и до утра подождать, ведь Андрей предупредил: ночевать, скорее всего, не вернется. А если и вернется, то поздно. Часа в три ночи. Какие-то дела за городом. В подробности Андрей ее не посвящал, а спросить Наташа не решалась. Неважно. Зато если Андрей вернется ночью и обнаружит оставленный ужин, как ему будет приятно!

Перед тем, как открыть дверь, Наташа прислушалась. Глупо, да, но после прошлогодних дел ей почему-то все время казалось: за дверью ее поджидают. Особенно после сегодняшнего визита…

Дневная группа у Наташи – так себе. Ничему серьезному не научить, разве что осанку поправить. Работать с ними скучновато, но Наташа делала, что могла. Особенно для тех, кто старался. Иначе нечестно. В конце концов, ее ведь никто не неволит. Андрей только обрадуется, если она оставит преподавание. Но как их бросить? Для половины этих женщин занятия – единственное светлое пятнышко в жизни. Возможность на два часа ощутить себя молодой и элегантной. Наташа изо всех сил трудилась, чтобы даже такая толстушка, как Катя Лагидко, чувствовала себя изящной. Главное, как ты держишься, как двигаешься. Красивая походка стоит не меньше, чем ноги от ушей. Так говорила им Наташа и сама изо всех сил пыталась в это верить. А как же иначе? Тогда надо признать, что мечта любого мужчины – глупенькие школьницы в прозрачном белье на закрытых просмотрах. Или их старшие коллеги, совершенно остервеневшие от голубых-розовых, от собственной доступности, от бандитов и депутатов, а главное, от того, что после девятнадцати – уже старуха. Смешно. И очень грустно. Наташа вырастила свой собственный мирок. И в нем всем было хорошо. Правда, совсем изолироваться от мира настоящего получалось не всегда. Например, сегодня не получилось.

Когда трое громадных мужиков ввалились в зал, Наташа сначала жутко испугалась.

И их громадности, и того, что социальная принадлежность громил не вызывала сомнений. Если Наташа и постаралась скрыть страх, то только потому, что из восьмерых женщин в зале была самой сильной.