Коллектив авторов - Ночи живых мертвецов [антология]

– Что-то вроде «убей симптомы сейчас – вылечи болезнь потом»?

– В точку.

– И как я понимаю, нам нужен еще один мертвец, чтобы мы смогли продвинуться в своих догадках дальше?

– Это поможет убедить нас обоих. Мне самому еще не довелось увидеть, как это происходит. Если в этом есть какая-то система, то должна быть и некая модель, которую мы называем инкубационным периодом. Нам нужно узнать, что это такое.

Стеклер сделал паузу, испустив громкий вздох. В этот момент Дилэни смог услышать фоновые разговоры в клинике – голоса, со всех сторон требующие от доктора принятия решений или каких-нибудь действий. Точно так же он слышал голоса неизвестных людей, кричащих на его стороне провода. Единственным отсутствующим элементом в этом представлении был священник, который должен выкрикивать благословения и сводить свою паству с ума.

– Иисусе, – произнес Стеклер. – Я не могу поверить, что мы действительно обсуждаем это, находясь в здравом уме…

– Я в лепешку разобьюсь, но меня ничто не остановит, – ответил Дилэни. – Мы нужны этому городу. Продолжайте работать, как и раньше, потому что скоро вы явно получите кучу новых пациентов, может быть, живых, а может, и мертвых, я этого не знаю и не хочу больше гадать. Но если вдруг вас осенит прозрение – сразу свяжитесь со мной по рации.

– Да, через двенадцать часов мы, наверное, здорово над всем этим посмеемся.

– Через двенадцать часов я надеюсь быть мертвецки пьян или спать крепким сном, – сказал Дилэни. – Кстати, я собираюсь спросить армию, о чем, черт возьми, они думают, разворачивая свои войска вокруг моего города.

Пока они разговаривали, Тай Стронг умер от болевого шока и потери крови.

В Уильямсоне был еще один неучтенный усопший.

Холлис Гренье (шестьдесят семь лет, менеджер продуктового магазина, болезнь почек) лежал в «Похоронном бюро Чэпмена и Браунинга», подготовленный к традиционной заупокойной службе, которая была запланирована на следующий день, в одиннадцать утра. Он начал шевелиться на закате Дня Капсулы.

Флит Джонс, новичок в похоронном искусстве, который пришел сюда из университета в Омахе, услышал шум в подготовительной комнате, поскольку тоже был заперт в здании своим боссом. Он обнаружил, что Холлис извивается, словно ива на сильном ветру: босой, похоронный костюм на липучках свисает с плеч, словно лохмотья бомжа. Это было необычно. Флит знал, что Холлис до краев полон бальзамирующей жидкости, накачиваемой через канюлю в его сонную (очень несговорчивую) артерию.

Флит, с дрожащими руками, инстинктивно обратился к воскресшему мертвецу, как если бы тот был еще живым человеком:

– Мистер Гренье?..

Тот поднял голову и взглянул на него. При жизни Холлис страдал от шейной миелопатии из-за синдрома «пониженной головы».

Затем Флит совершил свою вторую ошибку. Он направился к Холлису, чтобы помочь тому подняться – понадеявшись, возможно, что человеческое прикосновение каким-то образом успокоит этого беспокойного призрака. Все происходящее казалось ему каким-то ужасным недоразумением, которое надо исправить.

Суставы Холлиса издали потрескивающий звук, похожий на хруст льда, когда он мертвыми пальцами впился в собственный рот, разрывая сдерживающие его швы и проволоку. Затем он выплюнул комок ватина и тут же отгрыз кусок мяса из бицепса Флита, прямо сквозь ткань его рубашки.

Больше Флиту не довелось совершить каких-либо ошибок. Последнее, что он ощутил перед смертью, было зловоние формальдегида.

Доктор Мэнни Стеклер смотрел, как к нему ползет мертвый ребенок: слепой, хныкающий, с бесцельно чавкающим беззубым ртом и тянущейся за ним пурпурной нитью пуповины. Каким-то образом он смог выбраться из своей банки в отделении патологии; его еще не успели унести в морг, вход в который теперь был забаррикадирован спешно собранной и приспособленной под эти цели больничной мебелью.

Желудок Стеклера, казалось, рухнул прямиком в ад и тут же выскочил обратно. Зрелище вроде этого может заставить тебя кардинально пересмотреть свое место во Вселенной. Либо более пристально оценить преимущества быстрого и легкого самоубийства.

Неизбежно его посетила мысль о том, что все происходящее напоминает бойню Кендрика. Обычно самый спокойный этаж клиники, морг превратился одновременно в ванную комнату, кровоточащую яму и хранилище удобрений, когда эти гротескные, бездумные и голодные создания расчленили и сожрали по крайней мере трех сотрудников клиники. Те, кто остался снаружи, могли теперь распознать их исключительно по оставшимся нетронутыми головам. Можно ли считать каннибализмом ситуацию, когда мертвый с точки зрения медицины труп оживает и начинает лакомиться тобой по кусочкам?

Он и так достаточно насмотрелся, прежде чем приказать запереть морг. Это была безумная резня, кровавая баня из оторванных конечностей и вывалившихся внутренностей, рвущихся, словно резиновые жгуты, сухожилий, и заляпавшего пол человеческого жира. Мертвые воскресли, чтобы пожирать живых, которые станут мертвыми, чтобы, в свою очередь…

Теперь к нему ползло живое воплощение того самого отвращения, которое он чувствовал еще в бытность студентом-медиком, будущим целителем. Его уже тогда отталкивал живой розовый анимализм младенцев. Они вызывали у него спазмы в желудке и ненависть, поэтому он отринул их вместе с идеями о человеческом сострадании и единении видов. Доктора не должны испытывать неприязни к детям, особенно в такой стране, как Америка, где материнство было несправедливо возведено в статус божественности. Поэтому он с облегчением уступил возможность проводить подпольные аборты более молодому и идеалистичному доктору Фелисии Рейн, которая с радостью принимала на себя удар всякий раз, когда среди населения Уильямсона находились женщины, не согласные радостно взвалить на себя роль племенной кобылы. Сдержанно и осторожно, несмотря на то, что воинствующая феминистка внутри нее жаждала проявить себя, Фелисия откалибровала свою собственную совесть так, чтобы не перевести политическую проблему в аспект моральной.

Стеклер находился в коридоре один: все остальные убежали, поскольку он был здесь главным, и никто так и не смог выдвинуть вразумительную теорию о причинах и сути происходящего.

То, что он привык жить со своей фобией (фактически, поднявшись над ней), не означает, что столь глубоко укоренившийся в нем страх, дремавший все это время в спячке, не разгорится снова, получив подходящее топливо, которое и раньше питало его.

Ползущее по коридору создание, эта бледная, мокрая личинка, явно не дышало, но при этом хрипело, с каждым своим движением издавая сдавленные звуки. Стеклер возненавидел его в одно мгновение. Он хотел было его сжечь – инстинктивный позыв, извергнувшийся из более глубокой, первобытной бездны, чем вся эта напускная шелуха в духе «какие эти детишки очаровательные!», эта успокаивающая ложь, с помощью которой так легко черное сделать белым.