Дмитрий Тихонов - Чертовы пальцы (сборник)

– У тебя же найдется закуска? – спросил он Введенского.

– Не знаю, – ответил тот, с подозрением разглядывая свои окна в третьем этаже. – Будем надеяться.

Они поднялись в квартиру. Отец уже спал. Стараясь не скрипеть половицами, прошли в комнату Александра Ивановича, уселись на продавленном диване перед окном, не зажигая света. Хармс тут же принялся раскуривать трубку.

– Я оставлю тебе свой архив, – сказал Введенский. – Все, что написано. Видит Бог, даже роман оставлю, хотя он и отвратительный.

Хармс не отвечал, сосредоточившись на трубке.

– Когда соберусь уезжать, – сказал Введенский. – Когда не останется другого выхода. Ни черного, ни пожарного, ни запасного.

– Куда поедешь?

– В теплые края. Туда, где под ласковым солнцем бродят босиком красавицы со смоляными волосами и кувшинами домашнего вина на головах.

– Неплохо.

– Недурно.

Введенский сходил на кухню за кастрюлей, полной холодных макарон, и двумя рюмками. Стали пить водку, разговаривая вполголоса о разложении времени, о Гамсуне и Майринке, об идеальных женских фигурах. Закусывали не торопясь, курили, наблюдая как в крохотном мире за окном тьма безжалостно давит последние воспоминания о минувшем дне. Все казалось правильным и возможным.

Но вот бутылка опустела, а следом за ней – и кастрюля. Введенский зевал, глаза его слипались.

– Пора мне на боковую, Даня, – сказал он. – Дальше тянуть бессмысленно. У нас есть план?

– Ложись, как ни в чем не бывало. Я спрячусь, – Хармс обвел комнату осоловелым взглядом. – Ну хоть бы и вон там, за комодом. Обещаю сохранять бдительность. Не волнуйся, я встал сегодня только после обеда, так что меня еще долго не начнет клонить в сон.

Сказано – сделано. Введенский принялся раздеваться, а Хармс бродил по комнате, внимательно разглядывая все ее немногочисленное убранство: часы, письменный стол, комод, покрытый кружевной скатертью. К шкафу он подошел в последнюю очередь.

– Отсюда, значит, выбираются твои убийцы?

– Скоро сам в этом убедишься.

Хармс распахнул дверцы. В шкафу висел пиджак, стояла пара тщательно начищенных ботинок, на полке были сложены выглаженные сорочки. Он пару раз стукнул тростью в заднюю стенку, пожал плечами:

– Не похоже, чтобы тут был потайной ход.

– Его там нет, – устраиваясь на диване, сказал Введенский. – Я точно знаю, потому что всю неделю двигаю шкаф туда-сюда вдоль стены едва ли не каждое утро. Ход до сих пор не появился.

Он укрылся шерстяным пледом и закрыл глаза. Хармс опустился на пол возле комода, в дальнем от окна углу, в густых тенях. Отсюда ему прекрасно были видны и диван, и Введенский, и шкаф, растекшийся у стены чернильным пятном зловеще-правильной формы. Пустую трубку Хармс положил в карман. Наступила мягкая ночная тишина, состоящая из тиканья часов, запаха сирени и отзвуков шагов припозднившихся прохожих.

Он, разумеется, не кривил душой, когда говорил, что встал за полдень, но выпитое и съеденное действовало умиротворяюще, наполняло желудок ласковым теплом, расползающимся по всему телу, смежающим веки. Спустя всего несколько минут Хармс задремал, уронив голову на грудь, и ему приснился Карл Иванович Шустерлинг, вооруженный винтовкой и топором на длинной рукояти. Карл Иванович Шустерлинг стоял посреди соснового леса, напряженно оглядываясь по сторонам.

– За деревьями их не сразу различишь, – сказал Карл Иванович Шустерлинг, доставая из кармана складной перочинный ножик. – За не сразу различишь их деревьями.

– Пррры, – сказал Даниил Иванович Ювачев, пританцовывая вокруг. – Мюн! Твигга!

– Вьями чишь их сра, – сказал Карл Иванович Шустерлинг. – Зу не за, разли дере.

– Солдухей!

– Дерезачишь разливьями, – неодобрительно покачал головой Карл Иванович Шустерлинг, убирая перочинный ножик в карман. – Ихнезусра.

Хармс проснулся. Пальцы под перстнями жгло невыносимо.

Комната была полна людей.

Или не людей.

Спустя некоторое время на проспекте 25 Октября, который большинство горожан упорно продолжали именовать Невским, появились двое странного вида мужчин. В столь поздний – или ранний – час проспект был практически пуст, однако эта пара привлекла к себе внимание всех немногочисленных прохожих и собак, а кто-то особенно сознательный даже вызвал наряд милиции.

Впрочем, служители порядка не успели причинить вреда, потому что стоило им показаться из-за угла, как двое странного вида мужчин свернули к Дому книги, некогда известному как Дом Зингера, и скрылись за его дверями. Вахтер – крохотная сухая женщина в устрашающих очках – встретила их неприветливо.

– Вход разрешен с началом рабочего дня, – сообщила она, поджав губы.

Хармс усадил теряющего сознание Введенского на один из стульев в вестибюле, повернулся к ней, сжал тощие кулаки:

– Самуил Яковлевич у себя?

– Конечно, у себя, – усмехнулась вахтерша. – Где ж ему еще быть?

– Пропустите к нему?

– Ни за что. Вход разрешен с началом рабочего дня.

– Я здесь сотрудник. В Детгизе, в пятом этаже, под самым глобусом, – в отчаянии принялся объяснять Хармс. – Неужели вы меня не узнаете?

Она бросила на него оценивающий взгляд:

– Только не до начала рабочего дня.

– Нам срочно нужно наверх, – Хармс указал на Введенского, лицо которого было белее снега. – Дело не терпит отлагательств.

– Все так говорят, – сказала вахтерша. – Но ведь терпит на самом-то деле, а? Терпит?

– Поверьте, на этот раз ситуация действительно ни к черту.

– Не может быть.

– Слушайте, вы! – выпятив тощую грудь, Хармс принялся засучивать рукава. – Клянусь Майринком, я сейчас сниму кольца, и вы пожалеете, что родились на свет!

– Угрожаете? – вахтерша поправила очки и ткнула пальцем в сторону двери. – Будьте добры очистить помещение.

– Что? – Хармс не поверил своим ушам.

– Вы явно не в себе. Подобное поведение здесь недопустимо. Вон тот молодой человек – вполне смирный, пусть он остается, а вам я рекомендую прогуляться и вернуться к началу рабочего дня.

– Боч? Какой еще боч?

– А? – впервые за время их разговора вахтерша выглядела сбитой с толку. – Что вы имеете в виду?

– Етеввид? – спросил Хармс с озабоченным видом. – Я не понимаю.

– Хватит передразнивать меня, – женщина звучала неуверенно, будто не знала, реально ли происходящее. – Я вас выставлю отсюда.

– Титпере ниватьме, – сказал Хармс сурово. – Асвыс влюотс!

Вахтерша открыла рот, чтобы ответить, но вместо этого поднялась из-за стола и, глядя прямо перед собой, вышла на улицу. Хармс подхватил Введенского и потащил его к лестнице, поскольку лифты еще не работали. Подъем предстоял трудный, однако помощи ждать было неоткуда. К счастью, Александр Иванович, похоже, начал понемногу приходить в себя, кое-как переставлял ноги и даже пытался держаться за перила.