Марьяна Романова - Остров Смертушкин

– Так он нашел этот остров?

– Конечно, нет, – рассмеялся антиквар. – Если бы он отдал свой материал профессиональному писателю, могла бы получиться неплохая художественная книга. Там столько страшных историй собрано. И о кровожадных циклопах, которые охраняют остров, и о древней богине, которая спит в вулкане. Ей надо приносить кровавые жертвы каждую субботу.

– Знаете, а я тоже написала книгу о древней богине, – зачем-то похвасталась Мария.

– Правда? – заинтересовался старик. – Ее издали?

– Да. В небольшом научном издательстве. Но ни славы, ни денег она мне не принесла.

Они тепло попрощались. Мария была немного разочарована визитом, но пообещала при случае заехать к старику на чай и подарить ему свою книгу, хотя почти наверняка знала, что такого никогда не случится. Как большинство северных людей, она была скупа на эмоции и предпочитала не тратить энергию на лишние социальные связи.

Она вышла из магазина, завела свой старенький «фордик» и поехала в туристическое агентство, выкупить бронь. Может быть, это было глупо, но чувство долга словно в спину ее толкало. Она должна полететь на эти острова и убедиться, что с мужем – почти уже бывшим – всё в порядке. После этого она вернется, спокойно подаст на развод, изменит прическу, купит красное платье в белый горошек и улетит на неделю на Сицилию, где заведет мимолетный приятный роман с черноглазым молочником или садовником. Об антикваре Мария забыла практически сразу же.

А вот похожий на птицу старик долго смотрел ей в след. Эта женщина почему-то произвела на него впечатление, несмотря на то, что ни в ее наружности, ни в манере речи не было ничего выдающегося и даже просто запоминающегося. Но старик так давно жил на свете, что умел видеть в человеке его потенциал. То, на что человек способен, даже если ничего такого с ним никогда не произойдет. И в этой бледной блондинке была какая-то внутренняя сила. Как у скандинавских богинь.

Прижавшись спиной к осклизлой решетке огромной клетки, в которой она оказалась совсем одна, Настя вспоминала лицо Юрия Климентьевича, психиатра, который наблюдал ее уже много лет, почти с самого детства. Его взгляд, пусть и воображаемый, действовал как успокоительное.

Юрий Климентьевич был в профессии так давно, что научился принимать даже самые пугающие фантазии своих пациентов как альтернативную картину мира. Он убедился, что доверие к чужим воображаемым демонам – лучший способ избавления от них. Процесс лечения он видел в попытке примирить этот чужеродный «софт» с реальностью статистического большинства.

Настя, почти всех чужаков принимавшая с холодной отстраненной враждебностью, довольно быстро научилась ему доверять. До появления в ее жизни Юрия Климентьевича у нее не сложились отношения с пятью или шестью врачами – раздражаясь на отсутствие положительной динамики, они пытались убедить родителей Насти запереть девушку в клинике и пичкать ее лекарствами посерьезнее, чем те, к которым она привыкла.

Юрий Климентьевич, казалось, воспринимал ее не бактерией под микроскопом, не медицинским случаем, требующим типизации, а просто интересным собеседником. Их разговоры длились часами – врач расспрашивал и о ее снах, и о мертвых, которые являлись ей с самого детства.

Поэтому сейчас, когда физическая реальность стала еще более пугающей, чем преследовавшие ее образы, Настя изо всех сил старалась собраться и не сорваться. Она знала, что если начнется истерика, она не сможет самостоятельно остановиться. Вот такая странность – у нее был довольно развитый «внутренний наблюдатель», который даже в самые кризисные моменты умел «ловить» и фиксировать ту реальность, в которой у самой Насти никак не получалось утвердиться окончательно.

Настя понимала, что она остается такой спокойной отчасти благодаря порции лекарств, которые сестра заставила ее принять перед выходом из отеля.

Настя еще спорить пробовала.

– Ты же знаешь, я принимаю эти таблетки только на ночь. Сейчас я в порядке. Не хочу, от них в голове мутнеет.

Но Лариса была непреклонна:

– Впереди столько ярких впечатлений! Мы же не хотим, чтобы у тебя случилась паническая атака в открытом океане, правда же?

В конце концов, Настя нехотя согласилась. Но надолго ли хватит этого искусственного покоя? Получится ли у нее удержать себя в руках самостоятельно? Она кожей чувствовала, что нельзя демонстрировать панику, что надо держаться тише воды ниже травы, и только тогда у нее будет шанс выжить. Она вспоминала, как Юрий Климентьевич учил ее глубокому дыханию йогов. Надо представить, что твое тело – это сосуд, который при каждом вдохе медленно до краев наполняется воздухом. Сначала надо наполнить воздухом живот, затем легкие, потом горло. И медленно-медленно выдыхать, тогда разум успокаивается, а сознание становится ясным.

У Насти было богатое воображение, но очень скучная жизнь. Общение – только с родственниками, врачами и учителями, которые приходили несколько раз в неделю, потому что Настина мать никак не могла распрощаться с амбициями о том, что однажды дочь выздоровеет и будет жить «как все». Настя никуда не выходила одна, даже в магазин. Всю жизнь над ней тряслись, словно она сделана не из плоти и крови, а из хрусталя. Если вывозили отдыхать – только в неврологические санатории.

Поездка с сестрой на острова – это было первое в ее жизни настоящее путешествие. И вдруг такое…

Настя видела, как Ларису куда-то поволокли. Она точно знала, что сестра еще жива. Но знала и то, что смерть уже дышит в растрепанный белокурый затылок Лары, которая была настолько сосредоточена на самой себе, что никак не могла заметить соседства с Бездной.

– А почему бабушка Софьюшка никогда с нами чай не пьет? – спросила однажды пятилетняя Настя у испуганной матери. Бабушка Софьюшка померла за много лет до Настиного рождения и никогда в доме не упоминалась.

– Что ты, доченька, нет у тебя никакой бабушки, – возразила мать, чуть не пролив горячий чай себе на колени.

Женщина боялась не по-детски ровного характера младшей дочери, ее рассеянного старческого взгляда, вечно хмурого лба и активного сопротивления любой попытке привнести в ее жизнь простые детские радости, вроде покупки новой куклы или похода в летнее шапито с клоунами и клубничной сахарной ватой. Все это Настя с самого детства отвергала, предпочитая любым развлечениям сидеть у окна и рассматривать меняющееся небо, едва заметно раскачиваясь и улыбаясь своим мыслям, которыми она ни с кем не делилась.

Матери не хотелось верить, что с Настей что-то не так. Ей было трудно растить одной дочерей, а тут еще непонятная болезнь младшей…