Фрэнсис Хардинг - Песня кукушки

— Обещай, что не нападешь на меня, — прошептала она.

— Клянусь! — раздался вопль.

— Обещай, что не будешь мне лгать!

— Клянусь!

— Обещай, что останешься и ответишь на мои вопросы!

— Три вопроса, три ответа, клянусь!

Не-Трисс предпочла бы настоять на большем количестве обещаний, но тут из коробки стали доноситься жуткие задыхающиеся стоны и всхлипывания, и она испугалась, что существо может умереть с минуты на минуту. Не-Трисс понятия не имела, считает ли существо себя обязанным держать слово, но она соскользнула с коробки и откинула крышку. Однако никто не вырвался наружу, и на долю секунды она решила, что уже слишком поздно. Взглянув в коробку, Не-Трисс обнаружила печальную картину. Ножницы каким-то образом умудрились выскочить из чехла так, что их лезвия воткнулись в дно по обе стороны от головы существа. Не похоже, чтобы его ранило, но оно явно боялось шелохнуться и порезаться о враждебные лезвия.

— Помоги… — прошептало оно.

Глядя прямо на ночного пришельца, Не-Трисс видела только узор из пятен на шелковой обивке. Но когда она внимательно уставилась на ножницы, узор обрел очертания и она различила пепельно-серое от ужаса лицо пожилой худой женщины с бровями-ниточками.

Не-Трисс потянулась к ножницам, но потом засомневалась. Ей пришло в голову, что вытащить ножницы — не самая лучшая идея, может быть, они только и ждут момента, чтобы захлопнуться на шее гостьи с довольным щелчком. Схватив маленький кубок с полки, она надела его на голову женщины, к смущению и ярости той. Когда она выдергивала ножницы, они действительно схлопнулись, но лишь чиркнули по металлу. Потом они попытались вывернуться из ее ладони, обдирая костяшки пальцев, и она швырнула их через всю комнату.

Послышалось неистовое трепетание крыльев, и женщина вылетела из коробки. Не-Трисс тщетно всматривалась в темноту комнаты, испугавшись, что она улетит, несмотря на свои обещания. Потом заметила, что с краю ее поля зрения что-то подпрыгивает. Гостья уселась на серебряную рамку с фотографией Себастиана в солдатской форме, вцепившись в металл крошечными бледными руками. Долгую секунду они смотрели друг на друга, женщина-птица и деревянная кукла, затем гостья угрюмо слетела на стол, решив сдаться.

— Отныне друзья, — прошептала она, и ее голос завораживал, как колыбельная змеи. — Ты никому не расскажешь? Им, — она качнула головой в сторону двери и других спален. — И… ему? — Опасливый взгляд в темное окно, и Не-Трисс подумала об Архитекторе.

Не-Трисс ничего не ответила. Инстинкт подсказал ей, что давать обещания опасно, и внезапная доброта ночной гостьи показалась ей подозрительной.

— Я знаю, о чем ты хочешь спросить, — продолжила женщина-птица, придвигаясь к ней по столу мелкими дружелюбными прыжками. — Ты хочешь знать, где найти его. Не спрашивай, потому что я не смогу ответить. Наши клювы скованы молчанием, и мы не можем ничего сказать, даже если захотим. И в любом случае, если у тебя есть хоть капля мозгов, ты не захочешь его искать. Из всех запредельников в этих краях он самый могущественный и опасный. Он разорвет тебя на клочки.

«Запредельников?» Не-Трисс едва не спросила вслух, но в последний момент прикусила язык. Она чуть не истратила один из трех драгоценных вопросов.

— Он не тот, с кем тебе надо говорить, — продолжила женщина-птица. — Я скажу тебе это бесплатно. Тебе надо говорить с Сорокопутом. Сорокопут сделал тебя, и он знает, как и зачем. Он что-то знает о планах Архитектора. И он не принадлежит Архитектору, в отличие от нас. Он просто работает на него, если его устраивает цена. Так что, может быть, он тебя не убьет. Если ты умна. И если знаешь, где его найти.

Не-Трисс закрыла глаза и вздохнула. Намек был очевиден. Нет ли чего-то более полезного, о чем она может спросить? Женщина-птица уже сказала, что ничего не знает о Себастиане, о том, где находится настоящая Трисс, что не может открыть местоположение Архитектора и что не в курсе, какие письма доставляет.

— Ладно, — пробормотала она, — где найти Сорокопута?

— Он живет в Подбрюшье, под мостом Победы, — ответила гостья хрустящим ликующим голосом. — Конечно, — продолжила она с легкой насмешкой, — знать, где он находится, недостаточно, чтобы туда попасть.

Не-Трисс была готова сама себя ударить. Теперь у нее не было выбора, какой вопрос задать следующим. Без него первый кусок информации бесполезен.

— Как я могу попасть в Подбрюшье и найти Сорокопута? — процедила она сквозь стиснутые зубы.

— Ступай по Меддлар-лейн до конца моста, встань лицом к кирпичам и иди. Продолжай шагать, пока звуки дорожного движения не станут совсем слабыми и ты не начнешь понимать чаек. Конечно, — теперь в голосе слышалась откровенное хихиканье, — знать, как попасть в Подбрюшье, — не значит знать, как войти и выйти живой.

Не-Трисс долго колебалась. Ее слабое преимущество над невидимой хихикающей гостьей ускользало сквозь пальцы. Но она уже отрезала себе другие пути первыми двумя вопросами.

— Скажи мне, — наконец сдалась она, — как мне войти и выйти из Подбрюшья живой?

Женщина-птица подалась вперед, и ее довольное лицо то и дело становилось серьезным.

— Найди петуха и кинжал или нож. Перед тем как войти в Подбрюшье, воткни клинок в землю. Это единственный способ держать дорогу открытой и вернуться. Не обращай внимания на играющую музыку. И что бы ни происходило, помни, зачем ты пришла. Если у тебя есть вопросы, продолжай задавать их и дай понять, что не уйдешь, пока не получишь ответы. Крепко спеленай петуха, чтобы он не издавал ни звука, пока не почувствуешь, что находишься в опасности.

Несколько секунд гостья наблюдала за Не-Трисс, и искорки в ее глазах превратились во вспышки злорадства.

— Но торопись! У тебя осталось три дня! Три дня! Три дня! — И она исчезла с легчайшим скрипом, словно кто-то провел ногтем по бумаге.

Глухая ночь была уже не такая глухая. С улицы приглушенно доносились озабоченные голоса и лай возбужденных собак. Но Не-Трисс слишком поздно сделала выводы, ее разум все еще был потрясен словами женщины-птицы. Поэтому она оказалась совершенно не готова, когда неожиданно дверь открылась и комнату озарила свеча.

Времени нырнуть под кровать не оставалось. Ее глаза приспособились к темноте, свеча ослепила ее, и она еле рассмотрела две фигуры, стоящие перед ней.

— Трисс! — Голос матери был за гранью гнева или изумления. В нем слышались страх и смятение.

Не-Трисс могла только моргать в ответ. Какая она глупая! Она почему-то решила, что ее яростная схватка с женщиной-птицей не будет слышна обычным ушам, как никто не слышал вопли Ангелины в коттедже. Теперь она осознала, что это было очень-очень громко — настолько, чтобы всполошить всю улицу.