Фрэнсис Хардинг - Песня кукушки

Не-Трисс твердила себе, что они идут по верху моста, а не по внутренней поверхности. Это был единственный способ сохранять хладнокровие. Перед ней простиралась настолько широкая дорога, что поперек нее могли бы выстроиться плечом к плечу тридцать мужчин. По обе стороны ее окаймляли стены разной высоты, погружавшие дорогу в еще более глубокую тень. Небо за стенами отливало тусклым блеском, словно смазанный маслом свинец, на его фоне кружили и порхали тени. Они были быстрыми, словно коньки, и кричали голосами, похожими на голоса чаек. А впереди…

— Что это? — прошептала Пен.

В тридцати ярдах впереди них тенистая тропа исчезала в огромной темной горе, полностью перекрывавшей путь и похожей на гигантскую кротовину. «Или гнездо ласточек под свесом крыши», — подумала Не-Трисс, на секунду вспомнив их путь вверх. Гора была настолько темная, что Не-Трисс показалось, будто она с шипением высасывает свет из воздуха. Очертания горы были неровными, с выступами, и щетинились пиками.

Хотя, когда они приблизились, чернота начала утекать. Непрозрачная гора превратилась в скопление маленьких серо-коричневых домиков, теснившихся практически друг на друге, словно кто-то сложил из камней пирамиду. Узкие щели окон без стекол, провалившиеся неровные крыши, напоминающие корочку влажной буханки хлеба, а в некоторых зданиях прорублены ступени таким образом, чтобы дать доступ к домам, расположенным выше. Кругом висели и болтались веревки и лестницы, и вся картина напоминала странное поле для игры «змеи и лестницы». Виднелись шпили, не такие высокие, как церковные, но неприятно тонкие и увенчанные флюгерами, вертевшимися независимо от направления ветра. Были также флагштоки, с которых свисали поникшие потрепанные знамена, слишком выцветшие, чтобы можно было различить цвета.

— Это деревня, — ответила Не-Трисс, не в состоянии скрыть изумление в голосе.

— Но мы же под мостом, не так ли? — пробурчала Пен. — Откуда под мостом отца взялась деревня? Он знает об этом?

На удивление хороший вопрос.

— Без понятия, — отозвалась Не-Трисс. — Хотела бы я знать.

В горе из домиков что-то шевелилось. Это были не единичные вспышки активности, привлекающие глаз, а постоянное слабое движение, как в муравейнике или как порой плывет горячий воздух в жаркий день. Там и здесь лениво хлопали флаги, словно хвосты лошадей, отмахивающихся от слепней. Очертания крыш менялись, словно по ним суетливо бегал кто-то маленький и еле заметный. В окна выглядывали лица. Не-Трисс не замечала, чтобы кто-то смотрел прямо на них, — они исчезали слишком быстро, но ее глаз цеплял их мимолетные появления.

— Мне кажется, тут есть люди и они смотрят на нас, — прошипела Пен. — Кто они?

Не-Трисс вспомнила, что плененная женщина-птица говорила об Архитекторе. «Из всех запредельников в этих краях он самый могущественный и опасный». В коттедже мистер Грейс произнес то же самое слово, предлагая бросить ее в камин. «Единственный способ показать запредельникам, что мы серьезно относимся к делу». Он считал, что Не-Трисс — дитя запредельников или созданная ими кукла. И если ее сделал Сорокопут, наверное, он тоже запредельник.

— Запредельники. — Она с трудом выдавила из себя это слово.

— Что это значит? — спросила Пен.

Не-Трисс пожала плечами, пытаясь сохранять спокойствие, хотя ее сердце колотилось как безумное.

— Думаю, сейчас узнаем.

Голос ветра изменился, он словно покрылся рябью, и в нем послышалась музыка. Не-Трисс кожей чувствовала, какая музыка будет звучать, но эти звуки все равно ее удивили. Она поняла, что ожидала услышать классические инструменты — трубы, флейты, скрипки, барабаны. Но раздались дерзкие переливы саксофона и пронзительные звуки кларнета. Не-Трисс уже слышала джаз в тщательно начищенных туфлях и джаз в заляпанных грязью ботинках. Это тоже был джаз, но босыми ногами по траве и с широко распахнутыми от радости глазами, с мелодией такой же неровной, как порывы ветра, и текучей, как ивовые ветви. Нечеловеческая музыка, она это определила с первой ноты. Более настоящая, чистая, хаотичная… а еще холодная. Человеческий джаз — неуклюжая имитация этой музыки, но в нем есть кровь, дыхание и тепло. Мелодия взывала к ней, но она знала, что не может ответить. Ее ноги покалывало, но если она приподнимет ступню хоть на дюйм, она пустится в пляс и не сможет остановиться. «Не обращай внимания на играющую музыку», — сказала ей женщина-птица.

— Не слушай музыку! — прошептала она. — Не танцуй!

Несмотря на собственную решимость, она ускорила шаги, стараясь попасть в ритм музыки. Рядом с ней Пен тоже пошла быстрее, и вскоре они уже неслись по дороге. И вдруг они перестали приближаться к деревне, оказавшись в самом ее центре, и у Не-Трисс возникло странное чувство, как будто они находятся тут уже какое-то время.

Какой-то мужчина низко поклонился им, словно благодаря за танец. Не-Трисс лишь мельком заметила его лицо, когда он выпрямился. Его длинный вытянутый нос и выступающий подбородок соединялись и сливались, словно ручка чашки. Потом он отошел в сторону, растворяясь в толпе, жизнерадостно шумевшей, но расплывавшейся перед ее глазами, когда она пыталась сфокусировать взгляд. Людской поток разделялся на две реки, обтекая девочек и явно не обращая на них особого внимания. Не-Трисс почувствовала, как ее решительность тает, растворяясь в смятении и неуверенности ребенка, потерявшего родителей посреди чужого города.

Здравый смысл твердил ей, что она находится на обычной улице, вымытой дождем и блестевшей в лучах солнца. Но острый взгляд подмечал неправильности: отдельные капли выбивали ямки в поверхности лужиц и снова улетали вверх, подчиняясь неумолимой гравитации. Ее ослепляли блестящие витрины магазинов и любезные красногубые улыбки безупречно одетых продавщиц. Но не настолько, чтобы она не видела странностей их товаров. Золотые часы, сделанные из кремня, серебра и стекла, — их крошечные стрелки шли в обратном направлении.

— Посмотри! — Пен бросилась к витрине ближайшего магазина, чуть не сбив Не-Трисс с ног.

Секунду назад Не-Трисс могла бы поклясться, что это скобяная лавка. Теперь же в витрине магазина виднелись слоеные пирожные, клубничные слойки и блестящие пудинги, услужливо расставленные среди огромных, сделанных из мороженого спящих лебедей и девушек в пышных юбках, украшенных сверкающими цукатами. За ними стояли коробки с блестящими разноцветными сладостями: леденцами, фруктовыми конфетками, карамельками, самыми разными видами лакричных конфет и пухлыми фигурками желе. Были и другие сладости, незнакомые: крошечные серебристые яйца, камешки, испещренные мятными точками, и что-то вроде светло-желтой клубники с черными листьями.