Фрэнсис Хардинг - Песня кукушки

В этот момент, откашливаясь, в комнату проскользнул один из брадобреев.

— Мистер Биркин, — обратился он к Биллу, — тут идет речь о заячьей охоте, которая может вас заинтересовать.

Парень взял газету со стола, пролистал несколько страниц и с многозначительным видом протянул Биллу. После ухода брадобрея Билл долго смотрел на газету. Потом фыркнул и разложил ее на столе, подзывая Вайолет.

— Видал я сходство и получше, — заметил он.

На фотографии Вайолет выглядела милой девушкой лет восемнадцати-девятнадцати с пышной гривой кудрявых волос. Никто не догадался бы, как изменилось это лицо за несколько лет, приобретя резкие и угрюмые черты. Рядом была напечатана фотография, сделанная в семье Кресчентов меньше года назад. Стандартная семейная сценка, которую любят фотографы: мать чинно сидит, дети, как декоративные цветы, расставлены по обе стороны от нее, а отец властным жестом опирается на спинку стула своей жены. Благодаря воспоминаниям Трисс Триста даже вспомнила, как она позировала для этой фотографии, на целую вечность застыв в одной позе, пока картинка медленно фиксировалась на пленке. Пен не сиделось, конечно же, поэтому фотография была слегка смазана в том месте, где было ее лицо, но все равно младшая сестра была узнаваема. Напротив, лицо Трисс запечатлелось с ледяной ясностью.

«ДОЧЕРИ КРЕСЧЕНТОВ ПОХИЩЕНЫ» — вопил заголовок. Глаза Тристы беспомощно заскользили по колонкам букв. «Вайолет Пэриш разыскивается в связи с их исчезновением… до сих пор не поступали требования о выкупе… ходят слухи, что это месть из-за финансовых разногласий…»

— Нас не похищали! — возразила Триста.

— Это все выдумки! — возмутилась Пен.

— Я неплохо лажу с полицией, — пробормотал Билл, — но не настолько. В чем дело, Вайолет?

— Извини, Билл, — тихо ответила она. — Это недоразумение. Но не похищение.

— Что ж… какая жалость. — Билл вздохнул и издал недовольное восклицание. — Очень жаль, что я не прочитал это час спустя после твоего ухода. Мне бы не помешала награда. — Он подмигнул Вайолет, потом нахмурился. — Ты же знаешь всех моих друзей за пределами города на случай если тебе понадобится убежище?

— Знаю, спасибо, Билл. — Вайолет слегка, но искренне улыбнулась. Она встала, собираясь уйти, потом замешкалась. — Билл… ты не возражаешь, если я возьму эту газету?

Когда они снова оказались на улице, Вайолет протянула Тристе газету.

— Здесь фотография Трисс, — прошептала она. — Ты можешь съесть ее, если почувствуешь себя голодной?

При одной мысли об этом аппетит Тристы встрепенулся, словно акула, почуявшая запах крови. «Все в порядке, — сказала она себе. — Я знаю, что это. Я могу с этим справиться». Она напряглась в ожидании первой волны голода, почувствовала, как он захлестнул ее, но на этот раз продолжил усиливаться, пожирая ее. Она задрожала. Это было что-то новое, похуже. Она выхватила газету из рук Вайолет, смяла в комок и начала пихать себе в рот.

— Святой Моисей! Не на улице! — прошипела Вайолет. Она схватила Тристу за руку и быстро затащила ее в переулок. — Я постою на страже, пока ты ешь.

Триста, пошатываясь, побрела в дальний конец переулка. В глазах у нее потемнело и появились пятна. Яма внутри нее росла и росла. И по мере ее роста все искажалось, словно она смотрела на мир сквозь рыбий глаз. [15] Рыбий глаз — разновидность объектива для фотоаппарата. Все становилось меньше, меньше, настолько маленьким, что она могла бы проглотить все вокруг без особых усилий. На самом деле она с трудом сдерживалась, чтобы этого не сделать. Она проглотила газету и на миг ощутила вкус фотографии, но сущности Трисс там было совсем мало. На секунду ее голод слегка угас, словно свеча под дождем, но тут же снова заполыхал. Этого недостаточно. Ей нужно еще. Ей надо поесть. Ей надо поесть. Должно быть что-то, что она сможет съесть. Словно бездомная кошка, она шарила по мусорным ведрам в переулке в поисках экземпляров «Кроникл» с фотографиями Трисс. Но их не было, и в голодном безумии она глотала полусгнившие объедки.

— Что ты делаешь? — Голос Пен прозвучал прямо за ее спиной.

Триста не обернулась, продолжая сидеть на корточках и украдкой вытирая пятнышко грязи с нижней губы. Она не хотела, чтобы Пен видела ее лицо, если вдруг оно превратилось в ужасающую колючую маску голода. Если Пен продолжит разговаривать с ней нормально, возможно, все вернется в свое русло.

— Я… я проголодалась, Пен. — Какие неподходящие слова. — Я… хочу есть.

— Я тоже до сих пор голодна, — трагически сказала Пен.

Триста почувствовала, что девочка присаживается рядом с ней.

— Я… я действительно голодна, Пен. — Трисс сухо сглотнула. — Думаю… думаю, это потому, что прошлой ночью я потеряла много кусочков себя, когда преследовала Архитектора. Эти кусочки оставили дыру, Пен. Я думаю, именно поэтому я такая… такая… — Она умолкла, сжав кулаки.

— Тогда съешь что-нибудь еще! — испуганно воскликнула Пен. — Я принесу тебе листья!

— Без толку, — сквозь стиснутые зубы произнесла Триста. — Это должны быть вещи Трисс.

— Ты не можешь рассыпаться! — завопила Пен, как будто это зависело от нее. — Я… я тебе не позволю! — Не успела Триста отреагировать, как Пен отчаянно обхватила ее руками. — Не смей!

Пен.

Триста закрыла глаза и крепко обняла Пен. Она цеплялась за единственное теплое и крепкое создание в ее странном суровом мире. Внезапно Пен вскрикнула и поморщилась.

— Ой! Триста… ты почему колешься?

Триста взглянула на свои руки. Из кончиков пальцев вытянулись шипы, как у шиповника, проткнув легкое платье Пен на плечах. Языком она чувствовала, как заострились ее зубы. Триста обнимала то, что было лакомством, лимонадом в летний день или горячим супом в зимний… а внутри нее зияла дыра размером с бездонный колодец, куда вполне мог уместиться человек… Она изо всех сил оттолкнула Пен. Сестра упала на спину и вскрикнула, ударившись о камни мостовой. Задохнувшись от удивления, она уставилась на Тристу, и выражение возмущения и шока на ее лице постепенно сменялось ужасом.

Триста боялась оставаться здесь еще хотя бы секунду. Она попятилась, затем развернулась и гигантским прыжком вскочила на ближайшую стену. Оттуда она спрыгнула в соседний переулок, приземлившись на корточки со стучавшим, как молоток, сердцем. И побежала прочь, низко склонив свое чудовищное лицо.

На улице пахло снегом. В порывах ветра было что-то хрусткое, и небо висело так низко, что, казалось, Триста могла подпрыгнуть и вцепиться в него когтями. Но она продолжала быстро бежать улица за улицей, и под ее ногами грязь и листья разлетались по всему тротуару.