Клайв Баркер - Тьма

Пока Баркер грелся в лучах славы создателя новой литературы ужасов, полной натуралистических подробностей, в мир, грубо распахнув двери, явился сплаттерпанк. На сцену вырвались писатели молодого поколения. Их откровенно злили еще сохранявшиеся в жанре ограничения, которые, по мнению этих авторов, сковывали жанр и лишали рассказы ужасов уникальности и непредсказуемости. Их творчество вобрало в себя характерные черты современных фильмов ужасов, изобилующих натуралистическими сценами. Кстати, эти фильмы оказали огромное влияние не только на творчество писателей волны сплаттерпанка, но и на творчество писателей-неофитов, которые выросли на новой «культуре» ужаса, порожденной популярностью романов Стивена Кинга. Второй составляющей творчества писателей-«сплаттерпанков» стал киберпанк – технизированный поджанр научной фантастики. Главными фигурами в литературной среде сплаттерпанков стали Дэвид Дж. Шоу, Джон Скип и Крэйг Спектор. К ним примкнула небольшая, но весьма голосистая группа авторов, отступивших от прежних канонов жанра ужасов. Все они начали пропагандировать свои произведения, сюжеты которых держали читателя в напряжении, шокировали динамичными сценами, вызывающими физический ужас, и, с умело поданной мерзопакостностью, живописали секс, кровь и… рок-н-ролл (да, бывало и такое). Итак, перчатка была брошена.

Конфликт между сплаттерпанком и темной фэнтези вызывал жаркие споры на встречах писателей, на страницах изданий, публикующих произведения в жанре «хоррор». Не привело ли усиление роли основных ценностей к тому, что современный рассказ ужасов стал пресным и предсказуемым? (Возможно.) Если в сюжетах авторы тщательно избегали натурализма, предпочитая ему скрытность и недосказанность, не являлось ли это стремлением «напустить тумана»? (Вероятно.) Была ли тактика шокирования, свойственная сплаттерпанку, неким противодействием самоуспокоенности, царящей в жанре литературы ужасов, или просто невольным поводом для эксгибиционизма? (Все зависит от конкретного автора и конкретного произведения.) Но противоречия, ощущавшиеся в подходах обоих направлений, были в значительной степени преувеличены. В самых спорных своих моментах они представляли противоположные полюса мира литературы хоррора. Каждый подход привнес в жанр свою долю хорошего и плохого. Можно сказать, что произведения большинства авторов занимали территорию между полюсами, но, конечно же, хватало и тех, кто тяготел к одному или другому полюсу, а потому было бессмысленно видеть в существовавших противоречиях тенденцию к разделению литературы ужасов на враждующие лагеря. И тем не менее всплеск сплаттерпанка имел важное значение: он привлек внимание к эстетическим принципам литературы ужасов и заставил авторов серьезнее и осознаннее относиться к своему творчеству и его целям.

Одним из главных источников вдохновения для сплаттерпанка явился кинотриллер о зомби «Ночь живых мертвецов» – по сути, дебют независимого кинорежиссера Джорджа Ромеро (1968 год). До этого зомби воспринимались как мертвецы, воскрешенные черной магией: пугающие, отталкивающие и не опасные. Превращение зомби в прожорливые машины, постоянно охотящиеся за человеческой плотью, – один из примеров того, как за два десятилетия (1983–2003 годы) изменились классические темы литературы ужасов и ее монстры. Это произошло не само собой, а в ответ на потребности читателей в чудовищах, непосредственно олицетворяющих страхи современного общества.

В 1989 году Джон Скипп и Крэйг Спектор выпустили антологию рассказов «Книга мертвых», а через три года – ее продолжение «По-прежнему мертвые: Книга мертвых II». В обе книги вошли рассказы большинства ярких и талантливых современных авторов, как бы продолжающих традицию зомби из фильма Ромеро. После этого «классическим» зомби не оставалось иного, как сгинуть в известковой яме вместе со многими другими монстрами, которые уже никого не пугали. Понятие «зомби» получило новое истолкование с широкими границами: от жизни напоказ, на которой свихнулось американское общество, до бездумного подчинения и крайней агрессивности, присущих террористическим движениям. Как персонаж зомби необычайно и впечатляюще преобразился. Если на заре эры Стивена Кинга зомби находились где-то на периферии иконографии классической литературы ужасов, то к началу нового тысячелетия они вышли на передний план, став одной из самых пластичных метафор.

Помимо зомби трансформацию претерпел еще один персонаж – серийный убийца. Начиная с 60-х годов прошлого века он практически вытеснил оборотня, являвшегося олицетворением монстра внутри человека, силящегося вырваться наружу. В 1981 году Томас Харрис опубликовал свой роман «Красный дракон», который сразу снискал ему успех. Еще через семь лет вышло продолжение – «Молчание ягнят». Социопат Ганнибал Лектор – герой обоих романов – за десять лет сделался иконой, открыто принятой поп-культурой. Всплеск популярности произведений о серийных убийцах отразил тенденции взаимопроникновения тематики преступлений и ужасов на рынке популярной литературы, а также становящиеся все более сомнительными границы, разделяющие триллеры и хоррор. С одной стороны – бесстрастные серийные убийцы и их отталкивающие методы расправы, с другой – сверхужасные, порождающие хаос монстры, у которых нет человеческой природы. Однако большинство читателей не видели особой разницы между теми и другими.

Но самая разительная внутренняя и внешняя трансформация произошла в конце двадцатого века, конечно же, с вампирами. Начиная с 1985 года за двадцать последующих лет появилось больше произведений о вампирах, чем за два предшествующих века. Фактически их было создано столько, что тема вампиров сделалась самостоятельным жанром со своими поджанрами и дальнейшим делением поджанров. Традиционное описание вампира как существа, пьющего кровь и мучающего своих жертв, оказалось созвучным сознанию читателей эпохи СПИДа, а традиционные для «вампирских» сюжетов взаимоотношения хищника и жертвы удивительно точно соответствовали обществу, члены которого все больше ощущали себя беспомощными жертвами социального, политического и семейного насилия. Но что еще важнее, за это время в литературе изменился облик вампира. Брэм Стокер, а затем и его последователи почти сто лет изображали вампира бездушным монстром. Этот облик уступил место выдающемуся индивидууму, ставшему изгоем, который не пожелал двигаться в ногу со всеми и был изгнан за пределы общества. Энн Райс в своих романах «Интервью с вампиром» (1976) и его продолжении «Вампир Лестат» (1985) очень точно передала эту тенденцию, сделав своего героя изгоем общества. Развитие и становление Лестата происходило вне человеческой среды; его положение уникально тем, что позволяет беспрепятственно наблюдать и оценивать поведение людей. Силой своего творчества Райс сделала Лестата привлекательным, вызывающим зависть и по большей части – симпатию. Ее герой стал предметом бесчисленных подражаний и породил великое множество двойников, отражающих взгляды гей-сообществ, современных примитивов и других нынешних субкультур, чье поведение воспринимается как бунтарское, отступническое и в любом случае нонконформистское. Облик трезво мыслящего, прекрасно знающего жизнь и людей вампира, чей характер при сверхъестественной сущности воспринимается не столько аномалией, сколько осознанно выбранным альтернативным образом жизни, пользуется громадной популярностью у такой современной субкультуры, как готы. Популярен он и в творчестве писательниц: Поппи 3. Брайт и Кэтлин Р. Кирнан, чьи произведения о недовольных обществом одиночках и их зачастую сюрреалистических и неестественных переживаниях оказались созвучны бунтарскому складу ума героя Райс.