Джон Коннолли - Ночные легенды (сборник)

– Эй, дома кто есть?

В ответ тишина. Дверь вела непосредственно к Бенсонам на кухню. Там на столе была брошенная еда, но даже снаружи чувствовалось, что она загнивает.

«Надо вызвать копов. Сейчас же, и ждать, когда прибудут».

Однако Джерри понял, что делать этого не будет и поступит иначе. Он возвратился к грузовику, открыл в кабине бардачок и из-под кипы карт, фаст-фудовских меню и неоплаченных штрафных квитанций выпростал завернутый в белую тряпицу «ругер». В сущности, пистолет ничего не менял, но само то, что он в руке, несколько подбадривало.

Запах на кухне стоял нехороший, гнилостный. Ужин из курятины и лепешек, судя по виду, томился на столе уже пару дней. Вспомнились дохлые куры в загоне и черная жидкость, брызнувшая из глаз и клюва тушки, к которой он притронулся. Бог ты мой, если куры оказались каким-то образом заражены, или та зараза передалась семье… Мысли перешли на яйца, которые Джерри все эти полгода исправно грузил и отвозил в город; на курицу, которую Брюс, недели не прошло, презентовал ему на День благодарения. Джерри невольно вскинулся, но усмирил себя. От птичьих болезней, на его памяти, еще никто не умирал. Исключение составляет разве тот азиатский грипп… впрочем, то, что убило бенсоновских куриц, ни в коем виде не напоминает грипп или хоть что-то мало-мальски на него похожее.

Джерри осмотрел гостиную (телевизора нет, лишь пара массивных кресел, пухлая тахта и какие-то религиозные картинки по стенам) и санузел внизу. Пусто и там, и там. Прежде чем отправиться наверх, к спальням, Джерри издал еще один упредительный возглас. Наверху запах чувствовался острее. Джерри вынул из кармана платок и притиснул к носу и рту. Чего ожидать, он уже знал. Одно время, еще по молодости, он работал на бойне в Чикаго – такой, где о качестве мяса особо не пеклись. С той поры Джерри не ел гамбургеров, вообще на дух их не переносил.

Брюс Бенсон с женой находились в первой спальне – лежали под просторным белым одеялом. Он в пижаме, она в синем ночном халате. Одежда и постель перемазаны черной жидкостью, она же запеклась у них снизу на лицах. У Брюса Бенсона глаза были полуоткрыты, а на щеках извилистыми дорожками застыли черные слезы. Судя по выражению лиц, муж с женой умирали в муках. Даже в смерти боль запечатлелась на их лицах, словно они были изваяниями, сотворенными в дотошных деталях неврастеничным скульптором.

Трое дочерей находились в спальне по соседству. Хотя койки стояли в одном углу комнаты, девушки собрались на большой постели по центру. Постель, видимо, принадлежала Ронни. Своих младших сестер она приобняла руками с боков. Постель тоже была в черной крови, а Ронни красивой уже не была. Джерри отвел глаза. Младшенький, Зик, обнаружился в квадратной каморке на дальнем конце коридора. Мальчик был укрыт простыней. Значит, отошел первым, и у кого-то достало сил накрыть его после этого саваном. Но если силы оставались, почему никто не вызвал помощь? Телефон у Бенсонов был, и, даже несмотря на странности своей веры, они должны были понять, что происходит нечто из ряда вон. Целыми семьями так не вымирают, во всяком случае не в Колорадо и вообще в цивилизованном мире. А это… чума какая-то средневековая.

Джерри повернулся уходить, и тут его за плечо мягко тронула рука. Вскинув ствол, он развернулся в прыжке и издал страдальческий вопль, какого еще не издавал ни разу в жизни, но не устыдился этого. Как он позднее скажет копам: каждый, кто видел такое, как он, поступил бы точно так же.

Перед ним стоял Ройстон Бенсон – бедняга недоумок Рой, любивший Бога за то, что брат учил его, что Бог милостив, что Бог будет его оберегать, если тот будет усердно молиться, жить праведно и не будет лапать чужих матерей по магазинчикам.

Однако Бог дурачину не уберег, несмотря ни на молитвы, ни на держание рук при себе. Почерневшие пальцы Роя были раздуты, а лицо изуродовано темными вздутиями, красными по краям и лиловыми посередке. Одно из них расползлось на добрую половину лица, слив в щелку глаз и изуродовав губы в криво-улыбчивую гримасу. От этого обнажались зубы – вернее, то, что от них осталось и удерживалось гниющими деснами, которые полизывал уродливый язык, мелькающий в провале зева. Из ушей, ноздрей и с углов рта обильно сочилась черная, маслянисто-густая жидкость; она скапливалась на подбородке и оттуда скапывала на пол. Рой произнес что-то неразборчивое. Было единственно понятно, что он, стоя напротив, изгнивает заживо и плачет, потому что не может понять, отчего это с ним происходит. Он потянулся к Джерри, но тот попятился. Джерри не хотел, чтобы Рой к нему прикасался, ни под каким предлогом.

– Не дрейфь, Рой, – с пугливой ухмылкой приободрил он, – остынь. Я вызову помощь. Все будет нормалёк.

Но Рой затряс головой, отчего лицо и рубаху Джерри мелкой взвесью оросили сопли и черная кровь. Рой снова раскрыл рот, но слова не шли, а затем он крупно забился в судорогах, как будто изнутри него что-то рвалось наружу. Он грохнулся на пол, стуча головой по половицам так, что сместились игрушки на этажерке его мертвого племянника. Руки скребли пол, выворачивая из пальцев ногти. Затем вздутия на лице начали разрастаться, разбухать, колонизируя остатки незапятнанной кожи, сливаясь друг с другом в приближении смертного мига. А когда с лица исчез последний очажок белизны, Рой Бенсон прекратил содрогаться и застыл.

Пошатываясь, Джерри отстранился от мертвеца. Он потащился к двери, набрел на санузел и разблевался в раковину до судорог, до последнего першистого, мучительного выдоха. Смазав с лица тягучую слюну, он глянул в зеркало, уже предвкушая увидеть у себя на лице ту же жуткую, коверкающую черты черноту, что заживо пожрала Роя Бенсона.

Но увидел он не это. Взгляд почему-то упал на пепельницу возле унитаза. Она была полна окурков, из которых один еще дымился, и на глазах у Джерри испустил последний синеватый завиток дыма.

В этом доме не курили. Никто не курил, не пил и не бранился. Здесь лишь усердно молились и работали, а последние несколько дней гнили подобно лежалому мясу.

И тут до Джерри дошло, почему Бенсоны не позвали помощь. Здесь кто-то был. С тем чтобы смотреть, как они умирают.

Десятью днями позже и двумя тысячами миль восточней Ллойд Хопкинс проронил фразу, говорить которую не хотел никто: «Надо этот плужок заменить». Хопкинс стоял в своих новых форменных брюках, прилегающих к телу плотнее, чем хотелось бы. Брюки были новые, потому что одна смена одежды была в стирке, а вторая изодралась в ходе недавнего поиска пары заезжих туристов. В розыск на них подал Джед Уитон, хозяин уединенного истонского мотеля, после того как одна пара позавчера не вернулась с поездки на снегоходах к Широкой горе. Как оказалось, те двое (само собой, оба из Нью-Йорка), воспылав, видимо, желанием друг к дружке прямо на тропе, для остроты ощущений зарегистрировались в гостевом домике под вымышленными именами. Известить об этом Джеда Уитона они, понятно, не удосужились, а когда к ночи не вернулись в свой номер, Джед сообщил в участок, шеф которого Лопес организовал поисковую группу, в которую, помимо него самого, вошел его единственный патрульный офицер Ллойд Хопкинс. Была поставлена задача спозаранку начать поиски пропавших. Искатели еще ползали по склону, когда пропавшая пара, удовлетворив свои аппетиты, заявилась в мотель, чтобы расплатиться и собрать пожитки. По указанию шефа Джед задержал их отъезд до той поры, пока в городок не вернулся Лопес, и задал влюбленным трепку, которая только чудом не закончилась их избиением до состояния месива и вывешиванием на знаке при въезде в город в назидание другим.