Стивен Кинг - Ночная смена (сборник)

– В общем, я выполнил ее просьбу, – быстро закончил он, не вдаваясь в детали своих запутанных отношений с мамой и братом Уэйном, бедным-несчастным убитым Уэйном. – Когда я работал на практике вторую неделю, мою невесту сбила машина. Какой-то подросток… его так и не нашли.

Симмонс сочувственно прищелкнул языком.

– Но я как-то держался. А что еще мне оставалось? Ей крепко досталось… сложный перелом ноги, четыре сломанных ребра… но ее жизнь была вне опасности. По-моему, я даже не понимал, сколько всего на меня навалилось.

Теперь осторожнее.

– Я проходил практику в профтехучилище на Центральной, – сказал Джим.

– Тот еще райский уголок, – кивнул Фентон. – Выкидные ножи, армейские ботинки на подбитой металлом подошве, самострелы в шкафчиках для личных вещей, рэкет и вымогательство карманных денег, и каждый третий ученик продает травку двум остальным. Я знаю это училище.

– Там был один ученик, Марк Циммерман, – продолжал Джим. – Очень впечатлительный, тонкий мальчик. Играл на гитаре. Занимался в литературном классе. У него был талант. И вот однажды я прихожу на урок и вижу такую картину: два одноклассника держат Марка, а третий колотит его «Ямаху» о батарею. Марк страшно кричал. Я наорал на них, чтобы они прекратили. А когда я хотел отобрать инструмент, меня кто-то ударил. – Джим пожал плечами. – Вот так у меня и случился тот нервный срыв. Я не бился в истерике, не рыдал, не забивался в угол. Я просто больше не мог там работать. Даже близко не мог подойти – сразу внутри все сжималось. Становилось нечем дышать, прошибал холодный пот…

– У меня та же история, – доверительно признался Фентон.

– Я прошел курс лечения. Групповая психотерапия. У меня не было денег на индивидуальные сеансы. Лечение мне помогло. Мы с Салли поженились. Она немного прихрамывает, и у нее остался шрам, но в остальном у нее все в порядке. – Он посмотрел прямо в глаза Фентону. – И у меня тоже, я думаю.

– Вы закончили практику в другой школе, – сказал Фентон. – В Кортесе, как я понимаю.

– Тоже не райские кущи, – заметил Симмонс.

– Я специально выбрал трудную школу, – сказал Джим. – Даже поменялся с другим студентом.

– Ваш методист и научный руководитель поставили вам по пятерке, – напомнил Фентон.

– Да.

– А средний балл за четыре года составил 3,88. Выше редко бывает.

– Мне нравилось в колледже.

Фентон с Симмонсом переглянулись и встали. Джим последовал их примеру.

– Мы вас известим о принятом решении, мистер Норман, – сказал Фентон. – У нас есть еще несколько кандидатов на это место…

– Да, я все понимаю…

– …но на меня лично произвели впечатление ваши академические успехи и ваша искренность и откровенность.

– Спасибо на добром слове.

– Сим, мистер Норман, наверное, не откажется выпить кофе, перед тем как уйти.

Они пожали друг другу руки.

Уже в коридоре Симмонс сказал:

– Я думаю, можно считать, вы приняты. Если, конечно, не передумаете. Разумеется, это строго между нами. Как говорится, не для протокола.

Джим кивнул. Он и сам очень многого им не сказал, потому что это было явно не для протокола.

Средняя школа Харольда Дэвиса располагалась в уродливом старом здании времен Второй мировой войны, отремонтированном и обновленном по современным стандартам. На обустройство одного только научного корпуса в прошлом году было потрачено полтора миллиона долларов. В классных комнатах, еще помнивших послевоенных детишек – первых учеников школы, – стояли новенькие современные парты и висели доски с антибликовым покрытием. Учились там дети из обеспеченных семей: хорошо одетые, аккуратные, жизнерадостные. У шестерых из десяти старшеклассников были собственные машины. В общем, хорошая школа. Мечта любого учителя из «безумных семидесятых». По сравнению со школой Дэвиса профтехучилище на Центральной казалось дикими, дремучими джунглями.

Но после уроков, когда ученики уходили домой, в пустых коридорах и классах сгущалась тягостная тишина, в которой как будто ворочался и вздыхал неповоротливый злобный зверь – некое темное, древнее существо, неуловимое для взгляда. Порой, когда Джим проходил по коридору четвертого корпуса к выходу на стоянку, ему казалось, что он почти слышит дыхание этого невидимого зверя.

В конце октября Джиму снова приснился тот самый сон – и на этот раз он закричал. Проснувшись в холодном поту, он увидел, что Салли сидит на постели и держит его за плечо. Сердце бешено колотилось в груди.

– Господи, – выдохнул Джим и провел рукой по лицу.

– Что с тобой?

– Все нормально. Я кричал во сне?

– Да, кричал. Кошмар приснился?

– Ага.

– Те мальчишки, которые разбили гитару?

– Нет, – отказался он. – Это давняя история. Просто это иногда возвращается, вот и все. Но ты не волнуйся. Все хорошо.

– Точно?

– Ага.

– Тебе принести молока? – Она встревоженно хмурилась.

Он поцеловал ее в плечо:

– Нет, не надо. Давай спать.

Салли погасила свет, а Джим еще долго лежал без сна, вглядываясь в темноту.

Обычно новых учителей загружают по полной программе, но Джиму составили на удивление хорошее расписание. Первый урок – свободный. Второй и третий – литература в девятых классах: один класс заурядный, скучноватый, второй – очень даже забавный. Четвертый урок, его самый любимый – американская литература для выпускников, поступающих в колледж. Ребята подобрались смышленые, дерзкие, не признающие никаких авторитетов – таким только дай поиздеваться над общепризнанными мастерами слова. Пятый урок, «час консультаций», отводился для индивидуальных занятий с учениками, у которых имелись какие-то личные трудности или проблемы с учебой. Но подобных проблем не было практически ни у кого (или просто никто не хотел обсуждать их с новым учителем), так что пятый урок тоже, как правило, получался свободным, и Джим проводил этот час наедине с интересной книгой. Шестой урок был самым скучным во всем расписании – английская грамматика, предмет сам по себе не особенно занимательный.

В общем, все было бы просто отлично, если бы не самый последний, седьмой урок, проходивший в тесной каморке на третьем этаже. В начале осени там было жарко, а с приходом зимы стало по-настоящему холодно. Предмет назывался «Литература и жизнь», а в классе собрали тех учеников, которых в школьных регистрационных журналах деликатно обозначают как «малоспособных».

Таких «малоспособных» в классе у Джима набралось двадцать семь человек. В основном – парни, спортсмены из школьной команды. Литература была им до лампочки. В лучшем случае они со скучающим видом отсиживали урок, проявляя полное отсутствие любого присутствия, а кое-кто держался откровенно враждебно. Как-то раз Джим вошел в класс и увидел на доске совершенно похабную, притом мастерски нарисованную карикатуру на себя самого с совершенно излишней подписью: «Мистер Норман». Он молча стер гадкий рисунок и как ни в чем не бывало начал урок, несмотря на приглушенные смешки.