Кристина Старк - Стигмалион

– Так, зашивать будешь ты, – сказал Фергус, протягивая мне щипцы и иглу.

– О нет, о нет, – пробормотала я, бледнея. – Вы шутите.

– Шучу, – хохотнул Фергус, кивая. – Не в этот раз. Но очень скоро ты сможешь. Ты храбрая девчонка. Тебя даже не стошнило.

– Юмор у вас, однако, – заметила я.

– Без юмора здесь никак.

Конечно, бывали дни не такие интересные. Бывало, что я всю смену только и занималась тем, что подтирала рвоту за отходящими от наркоза собаками и расставляла бутылки с чистящими средствами красивыми рядами. Пару раз утешала бродящих у операционной хозяев и приносила им кофе. Многие из них переживали болезнь своих питомцев так же тяжело, как болезнь детей.

А однажды меня позвала в свой кабинет Андреа и сообщила, что старики, которых я поддержала, когда оперировали их старую собаку, перевели в благотворительный фонд госпиталя десять тысяч евро.

– Это значит, что мы сможем провести много бесплатных операций для бездомных животных или для тех, чьи хозяева не могут себе это позволить. Обновим кое-какое оборудование. Остальное пустим на приют при госпитале. И все это благодаря простому разговору с теми, кто в тебе нуждался. Бывает, что даже маленькие поступки приводят к очень большим результатам. Отличная работа, Лори. Мы столько не собирали даже на благотворительных акциях.

Я слушала ее, едва не прыгая, как олень, и улыбаясь шире бостонского терьера. Десять тысяч за десять минут разговора! Боюсь, я установила собственный рекорд по скорости зарабатывания денег, который уже никогда не побью.

Госпиталь стал моим убежищем. Туда я сбегала, когда было грустно, или одиноко, или тревожно. Там я чувствовала себя нужной. Там я забывала о собственной болезни и несовершенстве. Там я могла дарить свое тепло и заботу тем, кто в этом нуждался. Котенку, который съел шнурок. Овчарке, которая родила семерых щенков, а восьмой застрял. Какаду, который от стресса вырвал у себя все перья. Мальчику, рыдающему над своим бульдогом, у которого обнаружили рак. Дикой больной лисице, которую фермер поймал в своем саду и решил подлечить от чесотки и конъюктивита.

Персонал был очень добр ко мне. Фергус то и дело угощал меня шоколадными батончиками, хлопал по плечу и приговаривал «деточка». А Андреа как-то даже пригласила разделить с ней послеобеденный кофе. Она, как оказалось, тоже когда-то приехала в Дублин из Атлона и, должно быть, увидела во мне родственную душу. Я с удовольствием пришла.

Госпиталь занимал два этажа высотного офисного здания. Кабинет Андреа располагался на седьмом этаже, и из его окна открывался прекрасный вид на город.

– Я принесла пончики. С заварным кремом, – объявила я. Андреа стояла у окна и задумчиво глядела на улицу. Она обернулась на звук моих шагов.

– А я как раз кофе сделала. Как дела, Долорес? Как университет?

– Все самое интересное пока только в книжках на картинках. Но подозреваю, дальше будет лучше, – вздохнула я. – Что там такое интересное?

Андреа продолжала глядеть в окно, задумчиво потягивая кофе.

– Рекламу сегодня наклеили на стену соседнего дома. И с тех пор я не могу сосредоточиться.

Я выглянула в окно и приросла к полу. С огромного десятиметрового плаката на меня смотрел Вильям. Он словно только-только вынырнул из воды и теперь приглаживал мокрые блестящие волосы. По лицу струилась вода, широкие плечи обтягивал роскошный черный гидрокостюм от «Under Armour», вокруг расходилась кругами темная-темная вода.

– Ох ч-черт, – пробормотала я.

– Вот именно, – хмыкнула Андреа. – Как тут работать, блин?

– И надолго его повесили?

– Понятия не имею. Прошлый плакат – реклама русского балета – висел два месяца.

«Я не выдержу два месяца», – подумала я.

– И где их только берут? – сказала Андреа, склонив голову на бок.

– Печатают в типографии.

– Я имела в виду, таких парней.

– А-а, – рассмеялась я. – Их, думаю, рожают какие-то очень красивые женщины в далеких, волшебных краях, кормят красивой грудью, потом качают на красивых руках, и читают им красивые книжки, и поют им красивые колыбельные на ночь. И в конце концов получаются… вот такие парни.

– Повезет же кому-то, – встала Андреа, отряхивая с рук крошки.

«Уже повезло. Ее зовут Айви Эванс, и мне больно даже просто думать о ней…»

– Кстати! Меня озарило! – воскликнула Андреа, тряхнув волосами и серьгами-кольцами. – Меня озарило только что, черт возьми! Нам тоже нужна реклама! Какой-нибудь милый человечек, обнимающий собаку. Или кошку. Кто-нибудь, вызывающий доверие. Симпатичный, но серьезный. С теплой улыбкой. И надпись поперек: двадцать два года работы, более двадцати пяти тысяч вылеченных питомцев, одна непревзойденная команда!

– Класс! – согласилась я. – Думаю, Фергус отлично подойдет.

– Старина Фергус украшает собой главную страницу сайта госпиталя. Нам нужно новое лицо. Но я не хочу какую-нибудь бездушную модель с фотостока. Нам нужен свой человек, который может встретиться посетителям в коридоре, с которым можно поговорить, получить поддержку. Понимаешь, о чем я?

– Нет, – пискнула я, начиная подозревать неладное.

– Наш рекламный плакат украсишь ты! И возьмем собаку Майкла – лайку Снежинку. Она такая очаровашка!

– Андреа, я у вас три недели только! – подскочила я. – И это слишком большая честь! И я отвратительно получаюсь на фото! Нет!

– Ты очаровала стариков О’Каллаган на десять тысяч, Долорес. А значит, я хочу твое прелестное личико на наш плакат! Совсем маленький плакат у входа в клинику. Крошечный. Пожалуйста, скажи да!

Соблазн был велик, но…

В жизни полно этих дурацких «но», мешающих нам стать теми, кем бы мы могли стать, но не стали…

Но только не в этот раз! Ха-ха! Я согласилась.

Я видела Вильяма из окна каждый день. Любовалась, как он выныривает из темно-синих волн, вода течет по лицу, в воздухе застыли падающие капли… а он смотрел прямо на меня. Пронзал серой сталью глаз. Вот уже неделю.

А еще на него смотрели Андреа и Айви, Брианна и Адель, подруги подруг и весь остальной университет. Плакаты висели по всему городу. А самого Вильяма в Ирландии не было.

Я выпытала у Бекки, что он по-прежнему в Норвегии, и тайно надеялась, что он скоро вернется. Мне хотелось снова натыкаться на него в универе, изредка встречать на парковке, знать, что мы засыпаем в стенах одного жилого комплекса и ходим по одним и тем же ступенькам. В этих маленьких вещах было очень много смысла. Его близость наполняла все особым смыслом…

Ночью, лежа в кровати, я раздумывала над тем, что будет, когда он вернется и мы наконец встретимся. Обнимет ли он меня, как старого друга? Спросит ли, как у меня дела? Или просто кивнет и пройдет мимо?