Кристина Старк - Стигмалион

Я как чувствовал вчера, что не стоит отпускать ее в этот раз. Объясниться, заново попробовать разгрести весь тот бардак, что навалился на нас за последнее время. Но вместо этого ноги понесли меня к Долорес, и… вот мы здесь. Посреди бардака, который уже не разгребет никто.

Едва переставляя ноги, я вышел из палаты Айви, прикрыл за собой дверь и обжегся о взгляд. Взгляд обезумевших от страха и боли глаз. Долорес только что появилась в коридоре, ступая бесшумно, как призрак, – бледная-бледная, тревожная, заплаканная.

Моя Долорес. Моя всего на одну ночь, но что это была за ночь. Только ради одной такой ночи стоит жить. И даже умереть… Долорес, подарившая мне себя так легко, так щедро, так смело. А ведь это все, что у нее было.

Она еще не знала, что Тот-Кто-Наверху уже столкнул нас с обрыва. Что земля уже ушла из-под наших ног, и все, что сейчас происходит – это всего лишь замедленное падение. Она еще не знала, что я не смогу оставить Айви ни сегодня, ни завтра, ни в обозримом будущем. А я не знал, как сказать ей об этом. Я лажал. Говорил какую-то чушь. Складывал слова в предложения, но не мог отделаться от мысли, что их смысл неверный…

– Скажи только одно: ведь ты не жалеешь о том, что случилось вчера? – прошептала Долорес, ее глаза были полны слез. – Ведь не жалеешь?

Жалел ли я? Разве калека может жалеть о том, что ему подарили пару ног или даже крыльев? Разве птица, всю жизнь просидевшая в клетке, может пожалеть о том, что смогла взлететь к небесам? Я не жалел. Но признаться в этом и тут же отказаться от нее – было бы слишком жестоко, слишком… расчетливо?

Я не смог ничего сказать, и Лори взорвалась. Предохранители сгорели, и она превратилась в ощетинившегося зверька – того самого, которого я однажды уже видел и с которым не смог совладать. Она начала бросать слова, которые летели и застревали во мне, как пули. Я должен был остановить ее, должен был успокоить, пообещать, что…

Пообещать что ?

Что вернусь к ней, когда другая перестанет во мне нуждаться? Когда другая решит, что может стоять и ходить самостоятельно? Когда ее тело, лицо, душа заживут, и она сможет найти кого-то взамен? Да Лори рассмеется мне в лицо…

Я должен был просто заткнуться и обнять ее. Ничего не говорить, ничего не объяснять, мои руки сказали бы ей достаточно. Объятия пообещали бы ей больше, чем слова… Но Долорес уже не хотела слушать. Не могла. Она убрала с мокрого лба волосы и улыбнулась – насмешливо, холодно, зло.

– Сейчас я бы снова спустила на тебя собаку. Я бы закончила начатое. Зря ты простил меня…

Есть вещи, способные разъярить меня до полной потери контроля: в их числе угрозы и люди, которые бросают их. После того самого случая в доме Макбрайдов я так и не научился справляться с этим и, боюсь, уже не смогу. Это что-то, что существует отдельно от меня и не поддается никакому контролю.

Я налетел на нее и прижал к стене. Она снова была той самой девчонкой, которая сделала меня калекой. Которая сидела на мне и лупила кулаками, пока ее псина по живому отрывала от меня куски. Это была снова она, ее безумные глаза и маленький злобный рот. Это были ее руки, ее голос, это была она сама!

Меня не стало, и Лори не стало тоже. Она уже не помнила, как смеялась и плакала, когда мы занимались любовью. Я позабыл, как отрекся от всего, что могло помешать мне быть с ней. Боль и ненависть, ненависть и боль – вот все, что осталось.

– Беги, пока я держу себя в руках, – сказал я.

И она побежала. Не оглядываясь. Исчезла за поворотом коридора. Ушла туда, откуда я больше не смогу ее вернуть.

Айви назвала мне имя.

Тревор Фьюри. Проклятый фотографишка.

Она хотела, чтобы я передал это имя полиции, пока ее снова не накачали снотворным и обезболивающим.

Полиция… Надеюсь, она не расстроится, если я найду его чуточку раньше?

У Айви когда-то были дела с этим Фьюри. Какой-то общий фотопроект, за который она взялась в надежде вывести карьеру на новый уровень. Оки-доки. Совместная работа над масштабным фотосетом для престижного журнала, он курирует ее, постоянно звонит ей, не дает ей покоя.

Я не хотел мешать ее карьере, но этот сраный сукин сын просто затрахал ее. В переносном смысле. Хотя когда я видел, как он смотрит на нее, не было сомнений, что он не прочь затрахать ее буквально.

Сутулый, длиннорукий, гладко выбритый, неопределенного возраста – ему могло быть тридцать, а то и все пятьдесят. С вытатуированными буквами R, A, G, E [17]на фалангах пальцев правой руки, которые он демонстрировал всем, когда поднимал камеру. У него была дурная репутация, репутация хищника, который сходит с ума от одного запаха молодого тела. Но за талант все были готовы закрыть на это глаза. За талант прощают многое. Не так ли?

Он терся вокруг нее, пока я не дал ему понять: если еще раз позвонит ей в полночь, то будет выковыривать болтики от Никона из своей задницы.

Какой облом. Оказывается, у Айви есть бойфренд, и он умеет говорить! А то и угрожать. Какой-то норвежец, шесть футов и два дюйма [18]в высоту, потерявший (не иначе как в драке?) два пальца и весь покрытый шрамами.

Фьюри отступил, но не забыл. Набился ей в друзья. Приглашал на свои богемные вечеринки с наркотой и развратными развлечениями. Айви тоже занесло туда по глупости пару раз, но она быстро поняла, что одной туда ходить не стоит. Да и вообще ходить не стоит.

Я наконец начал видеть в ней зачатки осторожности, осмотрительности, она начала прислушиваться ко мне… Пока на пороге университета не появилась Долорес Макбрайд, и между ними не началась холодная война. Постоянные приступы ревности, ссоры, мое недоумение по поводу того, чем же эта первокурсница ей так насолила и за что ее нужно так жестко травить. Дальше хуже: злополучная сцена на крыльце и я, увозящий Долорес в неизвестном направлении и бросивший Айви одну на глазах всего университета…

А потом между мной и Айви словно треснула земля, и любое событие только увеличивало эту трещину, эту бездонную пропасть. Смерть Тео, моя депрессия, спонтанная поездка в Норвегию, сорванная фотосъемка, на которую Айви возлагала большие надежды, грандиозная ссора после моего приезда – и наконец Долорес, к которой меня начало тянуть как магнитом. Боже, стоило подумать о ней – и я оказывался у дверей ее квартиры. Стоило закрыть глаза – и память тут же рисовала ее лицо, губы, красивее которых я никогда не видел, крохотные веснушки на носу…

С Айви творилось все то же самое: разочарование, растерянность, злость. Она либо избегала меня, либо устраивала скандал за скандалом. Не пропускала ни одной пьянки, хвастаясь в Инстаграме новыми друзьями и новыми алкогольными рекордами. И наконец – смертельный номер без страховки – отправилась на вечеринку Фьюри, который устроил ее как нельзя кстати. Сукин сын.