Рик Янси - Монстролог. Дневники смерти [сборник]

«Оно ест, и чем больше оно ест, тем голоднее становится. Оно умирает от голода, даже когда обжирается. Это такой голод, который нельзя утолить».

В разрушенном святилище слышно блеяние жертвенного козла. В могильном молчании зовут мое имя.

«В его ледяной хватке нет надежды на спасение».

Кто-то всхлипывал. Чанлер плакал над ранами, которые сам нанес. Он поедал плоть и слезы.

В самой глубокой из ям расчесывает волосы моя мать. Золотистый свет. У нее изящные кисти рук. Я помню, как она пахла.

Звезды начинают одна за другой срываться с небес; они падают в золотистый свет, в котором сидит моя мать.

Как такой слабый может быть таким сильным? Мои руки бессильно повисли. Мои пятки немощно скребли землю. Я чувствовал, что перетекаю в него.

«Я уже почти пришел, мама. Я прихожу к тебе через него, принесенный ковчегом его поцелуя».

Мы потерянно сидим в окаянной пустыне. Мы поднимаем наши пустые глазницы к равнодушной луне. Сильный ветер доносит голос, который зовет нас по имени.

Золотистый свет такой теплый. Он врывается мне в глаза и заполняет меня. И я больше не боюсь.

Приклад винчестера ударил в основание черепа Чанлера. Тонкая шея откинулась назад. Уортроп еще раз ударил изо всей силы. Он бросил винтовку, схватил его за плечи и отшвырнул Чанлер прыгнул на него. Доктор отразил атаку друга боковым ударом кулака в голову. Чанлер зацепился за мои дергающиеся ноги и рухнул без чувств; вместо лица у него была маска из слизи и крови.

Доктор опустился рядом со мной на колени; вместо звезд я теперь видел его темные глаза.

– Уилл Генри? – пробормотал он.

Он наклонился, чтобы обследовать рану. Я слышал, как он шипел сквозь зубы.

– Глубоко, но не слишком, – пробурчал он. – Настоящая опасность – это заражение.

– Настоящая опасность, – слабым эхом отозвался я.

С громоподобным грохотом, взметнувшимися расщепленными кольями, разодранным полотном и спутанными промерзшими веревками палатка лопнула, и ее остатки полетели в лес, словно гонимые ураганом. Доктор упал на меня – и тень упала на нас. Она стерла все звезды. Ее зловоние заполнило вселенную. Ее злобный глаз светился бледно-желтым цветом. Я посмотрел в этот глаз, и этот глаз в ответ посмотрел на меня.

Следующие несколько минут не сохранились в моей памяти. Был желтый глаз, а потом деревья, кусты ежевики, заросли спутанных ползучих растений, гнилые бревна и мелкие полузамерзшие ручьи, хруст наста и дервишевская пляска звезд, пока мы бежали по лесу: я в своем ослабленном состоянии ступал по следам, продавленным в снегу тяжестью двух мужчин: доктора и потерявшего сознание Джона Чанлера, которого Уортроп закинул себе на плечо. Мы бросили все – рюкзаки, фляги, аптечку, даже винтовки. Они были бесполезны против того, что нас преследовало.

«На аутико не охотятся; это аутико охотится, – говорил огимал. – Ты не зовешь аутико. Аутико зовет тебя».

Ветер больше не пел высоко в кронах деревьев. Он визжал. Он выл. Он рыдал Под нашими ногами содрогалась земля. Лес вторил ритмичным разрывающим уши стуком – первородным биением сердца богини земли Геи.

Я все больше отставал. Я больше их не видел, только ломаную вереницу их следов на девственном болоте. Позади меня с приглушенным снегом грохотом валились вырванные с корнем деревья, скрип их ломающихся ветвей был жалостным аккомпанементом ревущему ветру и зубодробительной канонаде, с которой нас преследовали. Я уже брел, шатаясь и чуть не падая, как пьяный. Я упал на колени. Потом прошел несколько шагов и снова упал. «Пусть оно меня возьмет, – подумал я. – От него нельзя убежать. От него нельзя спрятаться». Стоя на коленях, я обхватил голову руками и ждал, когда Старик возьмет меня.

– Вставай! Вставай, Уилл Генри, вставай!

Монстролог поднял меня на ноги и подтолкнул вперед.

– Если ты снова упадешь, то получишь пинка, – крикнул он. – Ты понял?

Я кивнул – и все равно упал С яростным рыком доктор снова поднял меня, обхватил за пояс свободной рукой и пошел вперед. На одном плече у него болтался Чанлер, под другим висел непослушный воспитанник. Так, придавленный с одного бока ношей, которую он сам выбрал, а с другого – доставшейся ему в наследство, Пеллинор Уортроп продолжил путь по белой пустыне.

Сначала я подумал, что сплю. Комната, как бывает во сне, была одновременно знакомой и незнакомой: облупленный кувшин на умывальнике, расшатанный шкаф, выцветшие белые шторы на узком окне, комковатый матрац, на котором я лежал… Или я сплю, или умер, решил я, хотя никогда не думал, что небеса могут быть такими удручающе обшарпанными. Однако это была моя первая постель… за какое время? Казалось, прошло больше жизни.

– Ну, наконец-то ты проснулся. – Старый пол заскрипел, приблизилась высокая тень. Потом на его лицо упал слабый свет. Ни лесного мусора, ни щетины, ни старого плаща, ни грязных штанов. Волосы были свежеподстрижены. Я определил признаки пудры.

– Доктор Уортроп, – прохрипел я. – Где я?

– В нашем старом жилище в Рассел Хаузе. Я удивлен, что ты не признал его по грубоватому очарованию.

– Как долго я…

– Сейчас утро третьего дня, – сказал он.

– Доктор Чанлер?..

– Сегодня днем он отправляется в Нью-Йорк.

– Он жив?

– Я извиню тебя за этот вопрос, Уилл Генри, потому что ты был не в себе. Но да, так и есть.

Он улыбался. Он положил ладонь мне на лоб и быстро ее убрал.

– Тебя немного лихорадило. Но уже все прошло.

Я поднес руку к груди и почувствовал на ней марлевую повязку.

– У тебя там останутся кое-какие шрамы, чтобы производить впечатление на дам, когда ты станешь старше. Ничего более серьезного.

Я кивнул, все еще не способный все это осмыслить. Это было как во сне.

– Мы выбрались, – неуверенно сказал я, желая получить подтверждение.

Он кивнул.

– Да, Уилл Генри. Мы выбрались.

Мы на время оставили эту тему; он выложил мою одежду и нетерпеливо ждал, пока я с трудом одевался. Все мои члены болели, все мышцы дрожали от слабости, грудь при малейшем движении ужасно жгло. Когда я сел, комната закружилась у меня перед глазами, на мое изможденное тело накатила волна дурноты, и я вцепился в простыни, чтобы удержать равновесие. Рубашку я надел сам, но когда нагнулся, чтобы сунуть ноги в штаны, завалился вперед – доктор успел меня подхватить и не дал упасть лицом в пол.

– Ну же, Уилл Генри, – грубовато сказал он. – Давай. Обопрись на меня.

Он натянул мне штаны и туго застегнул ремень.

– Вот так. Думаю, мне не надо нести тебя по лестнице – гордость не позволит тебе стерпеть такое унижение. Давай, держи меня за руку.