Рик Янси - Монстролог. Дневники смерти [сборник]

– …требуешь.

– Доктора похитили! – заорал я.

– Похитили?! Кто, ирландцы?

– Сицилийцы.

– Сицилийцы!

– Я заеду за тобой в двенадцать.

И я положил трубку, не дав ей времени ответить. В другом углу комнаты мистер Фолк положил на стол выпуск «Геральд».

– Да, это Лили, – сказал я ему.

– Хотите, чтобы я пошел с вами? – спросил он.

Я засмеялся.

– Кого защищать – ее или меня?

За его спиной в окне сиял Центральный парк: восходящее солнце прорвало тучи, и деревья пламенели золотой осенней красой.

– Вы были когда-нибудь влюблены, мистер Фолк?

– А как же, конечно. И не один раз. Кажется, дважды.

– Откуда вы знаете?

– Мистер Генри?

– Я хочу сказать: вам было так же ясно, что это любовь, как то, что красный – это красный, а, например, не синий?

Он посмотрел вдаль, не то вспоминая, не то обдумывая мой вопрос.

– Вообще-то это понимаешь уже потом, когда все кончится.

– Что кончится?

– Когда любовь пройдет.

– Значит, я ее не люблю.

– Ну, значит, не любите.

– Но я бы убил его, если бы она… если бы они… если бы…

– Я бы сказал, что это скорее синее, чем красное, в вашем случае, мистер Генри.

– Как, по-твоему, имеет какое-то значение то, что я убил трижды, прежде чем влюбиться однажды?

– Это вы про себя спрашиваете или про людей вообще?

– И про себя, и вообще.

– Люди скорее заслуживают смерти, чем любви, – но это мое личное мнение.

Я захохотал.

– Мистер Фолк, я и понятия не имел, что вы философ.

– Я тоже не знал, что вы убийца.

Мой новый компаньон не разочаровал Лили.

– Кто эта скотина? – шепнула она, беря меня под руку, когда мы выходили из трамвая возле Дельмонико.

– Мистер Фолк – старый друг доктора, вроде почетного члена братства. – Я придержал перед ней дверь, и мы вошли внутрь. Мистер Фолк остался на улице подпирать стену дома, засунув руки в глубокие карманы своего извозчичьего пальто.

– Какого еще братства? – переспросила она.

– Братства незаменимых людей.

– Теперь у тебя есть телохранитель?

В холле было полно народу, мы стояли почти лицом к лицу, и я вдыхал аромат ее волос – от них пахло сиренью. На ней было платье цвета топаза и маленькие сережки в тон. Мужчины обращали на нее внимание мгновенно, но женщины – еще раньше; такова участь красоты.

– Не совсем, – сказал я.

– Жаль, что у твоего доктора не было вчера такого «не совсем».

Я протолкался вперед и вложил двадцатку в ладонь старшего официанта. Он закатил глаза, скорчив презрительную гримасу, я дал ему еще, и через пять минут мы уже сидели в зале за столиком с видом на парк.

– Ты всегда так свободно распоряжаешься его деньгами, – заметила Лили.

– Держатель завязок его кошелька – еще одна моя должность.

– У тебя их много. – В ее глазах плясали чертики. Я скромно пожал плечами и отвернулся. Высоко в горах Сокотры есть озеро, в котором нет ни одной живой твари, вода в нем синее неба после летней грозы, но все же и оно не могло соперничать чистотой и глубиной цвета с ее глазами, такими ясными, незамутненными до самого донышка.

– Ну, так что там насчет мистера Исааксона и чьей-то репутации? – спросила она, удостоверившись, что полностью вывела меня из равновесия.

– Вообще-то я имел в виду репутацию доктора. Эти последние осложнения из-за его связей с организованной преступностью…

Лили нетерпеливо тряхнула головой.

– Неисправимый лжец, как всегда.

– Дядюшка Абрам прав в одном: репутация для этих людей – самое главное. С учетом этого можно сказать, что Черная Рука – недопустимое, немыслимое для бандитов в нарушение этикета. Ведь каморра в неоплатном долгу перед доктором Уортропом.

Она сразу поняла мой намек.

– То есть это подстроено? Но почему? И кем?

– Почему понятно – причин может быть тысяча и одна. А вот кем – это я надеюсь выяснить в самое ближайшее время, пока не стало слишком поздно… если уже не слишком поздно.

Она задохнулась.

– Доктор Уортроп…?

– И вся вина целиком и полностью ложится на итальянцев. Вот почему «почему» может оказаться не столь уж и очевидным, Лили. Что, если дело тут вовсе не в наживе, а просто кто-то прикрывает убийство?

Мы уже съели закуски и большую часть первого блюда, а она все молчала: ломала голову над моими аргументами – искала в них уязвимое место, я не сомневался.

– Откуда автор письма узнал, что Уортроп обратится в каморру? – спросила она наконец.

Я одобрительно кивнул. Ей удалось вытянуть из запутанного клубка этой аферы самую главную ниточку. Красное – не синее, неизвестно почему подумал вдруг я.

– Точно! Автор письма наверняка знал о намерениях Уортропа. Поэтому, когда доктор отправился к сицилийцам, за ним пошли, и его похититель – или убийца – мгновенно придумал, как подставить Компетелло, или…

– Или он все знал заранее и похитил доктора прежде, чем тот добрался до Компетелло…

– Или уже после, значения не имеет.

– Кто знал, куда он отправляется? Кому он говорил?

– Мне не говорил. Знал дядя Абрам.

– Кто еще?

Я покачал головой.

– Он мог рассказать Пелту – хотя вряд ли. Акоста-Рохасу или Уокеру он уж точно ничего не говорил.

– Но мог сказать дядя. – Она горестно покачала головой. – С возрастом он стал так разговорчив. Если мы ищем предателя, то я бы сделала ставку на Уокера.

– Это не Уокер.

– Откуда тебе знать?

Я посмотрел в свою тарелку и ничего не ответил.

– Как бы то ни было, сегодня вечером мы все узнаем. Конечно, может оказаться, что за всем стоит банда Пяти Углов, хотя, на мой взгляд, слишком уж сложная афера для шайки обычных уличных грабителей.

Она кивнула и тоже уставилась в тарелку.

– В чем дело? – спросил я. – Лили?

К моему удивлению, она едва ли не прыгнула на меня через стол и стиснула мою руку в своих.

– Не стану говорить тебе «не ходи», – знаю, ты все равно пойдешь, что бы я ни сказала, – но не будь, по крайней мере, безрассуден.

Я засмеялся, чтобы снять напряжение – в том числе свое.

– Безрассуден? Я слышал, безрассудство возможно в любви – и даже необходимо, – но только не в монстрологии!

И я поднес к губам ее руку.

Лобби отеля «Плаза», четверть шестого вечера, курьер опаздывает.

А может, и нет.

Пожилая пара, оба одеты для вечернего выхода, болтают с портье. Собираются в оперу. Просят порекомендовать хороший ресторан, желательно рядом с театром. Мужчина держится с достоинством: судя по его костюму, кошелек у него на хорошей подкладке, акцент выдает уроженца Среднего Запада. Жена тоже недурна собой – статная, кровь с молоком, – как и полагается уроженке прерий. В Нью-Йорке оба впервые.

Я сижу напротив, у выхода, на пухлом викторианском диване; он довольно далеко от камина, так что я ощущаю лишь намек на тепло. В руках у меня тот самый номер «Геральд», что был у мистера Фолка накануне. И я уже четырежды прочел одну и ту же статью. В моем правом кармане лежит револьвер доктора, в левом – нож с пружинным лезвием, который я забрал у трупа без лица в Монстрариуме.