Рик Янси - Монстролог. Дневники смерти [сборник]

– Она в плохом настроении, – прошептал продавец.

– Я всегда в плохом настроении, – гаркнула она в ответ.

– С момента картофельной голодухи сорок восьмого года, – прошипел Фланаган.

– Я это слышала!

– Сорок лет, Уилл Генри. Сорок лет, – сказал он и театрально вздохнул. – Но я люблю ее. Я люблю тебя, хозяюшка! – крикнул он ей.

– О, перестань. Я и так слышу каждое твое слово! Уилл Генри, ты что, похудел? Отвечай честно.

– Нет, миссис Фланаган, – сказал я, – просто вырос немного.

– Вот именно, – вмешался Фланаган, – не потеря в весе, а перераспределение! А?!

– Ерунда, – пророкотала она. – Мои глаза еще хорошо видят! Ты посмотри на него, Фланаган. Посмотри на эти впалые щеки и выпуклый лоб. Почему у него запястья не шире цыплячьей шеи? Вот и вспоминай о голоде сорок восьмого. Голод и сейчас царит в этом ужасном доме на Харрингтон-лейн.

– И не только голод, если то, о чем поговаривают люди, хотя бы отчасти правда, – осмелился сказать Фланаган, озорно приподнимая одну бровь. – А, Уилл Генри? Знаешь, что за истории нам тут рассказывают? Таинственные исчезновения и появления, какие-то мешки, которые доставляют среди ночи, полуночные посетители и затем внезапное, долгое отсутствие твоего хозяина – это что, правда?

– Доктор не обсуждает со мной свою работу, – сказал я осторожно заученную фразу.

– Да, Доктор… А все же он Доктор чего? Каких наук? – пролаяла миссис Фланаган, и в том, что она слово в слово повторила вопрос Эразмуса Грея, было что-то зловещее.

– Доктор философии, мэм, – ответил я, как и в тот раз.

– Он – глубокий мыслитель, – серьезно закивал мистер Фланаган, – и Бог свидетель, мы нуждаемся в таких людях; их должно быть как можно больше.

– Он странный, и привычки у него чудны́е, – подтвердила миссис Фланаган, потрясая ножом. – Такими же были его отец и дед.

– Мне больше нравился его отец, – сказал ее муж. – Намного более – как сказать? – представительный. И доброжелательный, хотя и смотрел немного свысока. Скрытный, конечно, и немного – ну, как это? – надменный, но не заносчивый, не высокомерный. Образованный человек, в нем чувствовалась порода.

– Ну, муженек, ты можешь говорить что хочешь, как обычно, но Алистер Уортроп был таким же, как и все Уортропы: скупой, самодовольный, чопорный – вот каким он был. И друзей у него не было, кроме тех странных отвратительных типов, которые жили у него время от времени.

– Сплетни, дорогая, – настаивал Фланаган. – Все это сплетни и праздное чесание языком.

– Он был сторонником. Это уж точно не сплетня.

– Не слушай ее, Уилл Генри, – предостерег он меня. – Она любит, чтобы последнее слово оставалось за ней.

– Я все слышу! Мои уши слышат не хуже, чем глаза видят, мистер Фланаган!

– Да плевать мне, слышишь ты или нет! – проорал он в ответ.

Это уже всерьез напоминало домашнюю ссору. Я занервничал и схватил яблоко с прилавка. Может, если я начну выбирать товар, они отвлекутся и скандал сойдет на нет?

– За ним приходили, про него спрашивали, – продолжала миссис Фланаган, высунувшись из-за двери с таким же красным лицом, как яблоко в моей руке. – Вы так же хорошо помните это, мистер Фланаган, как и я.

Фланаган ничего не ответил. Искорки в его озорных ирландских глазах погасли. Он недовольно поджал губы.

– Кто разыскивал его? – не удержался я.

– Никто, – отрезал Фланаган. – Просто у хозяюшки…

– Пинкертоны, вот кто! Устроили бурю в стакане воды, – сказала Фланаган.

– А кто такие пинкертоны? – спросил я.

– Детективы! – ответила она. – Целый взвод детективов!

– Их было всего двое, – тихо сказал Фланаган.

– Они приехали из самого Вашингтона, – продолжала она, не слушая его. – Это было весной шестьдесят первого года.

– Шестьдесят второго, – поправил Франаган.

– С приказом из военного департамента – за подписью самого Секретаря Стэнтона!

– Нет, это был не Стэнтон.

– Точно Стэнтон!

– Значит, это был не шестьдесят первый год, моя милая, – сказал Фланаган. – Стэнтон стал Секретарем только в январе шестьдесят второго.

– Не заговаривай мне зубы, я видела приказ своими глазами!

– С чего бы вдруг секретный агент правительства стал показывать тебе, жене продавца, приказ?

– А что им было нужно? – спросил я.

Год (или годы), когда это происходило, совпадал с путешествием в Бенин. Была ли близость этих двух событий простым совпадением? Не могло ли правительство каким-то образом узнать о намерении старшего Уортропа привезти Антропофагов в Америку? Сердце мое забилось часто-часто. Кажется, эта встреча, этот разговор – счастливый случай, который может дать мне ключ к разгадке тайны, мучающей Доктора. Что, если я вернусь сейчас домой с ответом – и это после намека, что у меня маловато мозгов в голове! Как я сразу вырасту в его глазах, превращусь из глупого заикающегося мальчишки в человека действительно незаменимого!

– Они хотели узнать, был ли он преданным американцем, – ответил мне Фланаган прежде, чем его жена успела открыть рот, – и он, несомненно, был. И спрашивали, кстати, не столько о нем, сколько о двух джентльменах из Канады, дорогая, если ты помнишь. Не назову их сейчас по именам, все-таки двадцать пять лет прошло…

– Слайделл и Мейсон, – бросила миссис Фланаган. – И они были никакие не канадцы. Они были шпионы от бунтовщиков, так-то.

– Ну, пинкертоны ничего такого не говорили, – подмигнул он мне.

– Обоих видели в доме Уортропа, – сказала она, – в этом доме на Харрингтон-лейн. И не один раз.

– Это ничего не доказывает насчет Уортропа, – не согласился он.

– Это доказывает, что он сотрудничал с агитаторами и предателями, – крикнула она в ответ. – Это доказывает, что он был сторонником.

– Ну, ты вольна думать все, что пожелаешь, миссис, и повторять слова других, но правда от этого не изменится. Пинкертоны покинули город, а Доктор Уортроп остался, не так ли? Если бы у них были доказательства против него, его бы забрали, верно? А ты теперь поливаешь грязью этого хорошего человека, который никому из известных мне людей не причинил зла. Нехорошо это, дорогая. И вообще – о мертвых плохо не говорят.

– Он был сторонником восстания! – настаивала она. У меня уже в ушах звенело от ее крика. – Он изменился после войны, и вам это хорошо известно, мистер Фланаган. Он временами по несколько недель не выходил из дома, а когда выходил – безучастно бродил по городу, как человек, потерявший лучшего друга. От него даже «как поживаете» было не услышать, хоть под самым носом у него пройди. Он онемел, как человек, у которого сердце разбито, вот что я вам скажу.

– Что ж, женушка, возможно, и так, – уступил наконец Фланаган с тяжелым вздохом. – Но не скажешь, что это было из-за войны. Сердце мужчины – сложная штука. Признаю, не такая сложная, как сердце женщины, и все же… Возможно, его сердце и было разбито, но мы не знаем кем.