Дэн Симмонс - Темная игра смерти [Литрес]

Я так и не узнала: Калли – это имя или фамилия?

Когда я была молодой, у меня имелась одна слабость, с которой я ничего не могла поделать, – любые путешествия сопровождались для меня приобретением сувениров. В Вене моя страсть к магазинам очень быстро стала поводом для бесконечных шуток Нины и Вилли. Уже много лет я никуда не ездила, но мое пристрастие к сувенирам так и не исчезло полностью.

Вечером шестнадцатого марта я заставила Говарда и Калли отправиться в Джермантаун. Его удручающие улицы казались мне пейзажем какого-то полузабытого сна. Убеждена, что Говард, несмотря на обработку, чувствовал бы себя неуютно в этом негритянском квартале, если бы не присутствие Калли.

Я знала, что мне было нужно, хотя помнила лишь, как его зовут и как он выглядел. Первые четыре подростка, к которым обратился Говард, либо вообще не отвечали, либо использовали слишком цветистые выражения, зато пятый, щуплый десятилетний парнишка в драной футболке, несмотря на мороз, откликнулся:

– А, ты имеешь в виду Марвина Гейла? Он только что вышел из тюрьмы за какие-то уличные беспорядки или еще какое-то дерьмо. А чего тебе надо от Марвина?

Говард и Калли узнали, как пройти к его дому, без ответа на последний вопрос. Марвин Гейл жил на втором этаже полуразрушенного строения, зажатого между двумя многоквартирными домами. Дверь им открыл маленький мальчик, и Калли с Говардом вошли в гостиную с продавленным диваном, покрытым розовым покрывалом, древним телевизором, на зеленоватом экране которого ведущий ободрял своими выкриками участников телеигры, и с облезшими стенами, где были развешены фотографии Роберта Кеннеди. На диване лежала девушка, безучастно глядя на гостей.

Из кухни, вытирая руки о клетчатый передник, вышла толстая негритянка:

– Что вам надо?

– Мы бы хотели поговорить с вашим сыном, мэм, – ответил Говард.

– О чем? – осведомилась негритянка. – Вы не из полиции? Марвин ничего не сделал. Я не отдам вам своего мальчика.

– Да что вы, мэм, дело совсем не в том, – вкрадчиво заверил ее Говард. – Мы просто хотим предложить Марвину работу.

– Работу? – Женщина с подозрением посмотрела на Калли и снова перевела взгляд на Говарда. – Какую работу?

– Все в порядке, мама, – успокоил ее Марвин Гейл, появившись из коридора в старых шортах и застиранной футболке. Лицо у него было помятым, а взгляд блуждал, словно он только что проснулся.

– Марвин, ты не должен разговаривать с этими людьми, если…

– Все в порядке, мама, – повторил он и уставился на мать своим неподвижным взглядом, пока та не опустила глаза. Затем повернулся к Говарду. – В чем дело?

– Мы можем поговорить за дверью? – спросил Говард.

Марвин пожал плечами и последовал за нами на улицу, не обращая внимания на пронизывающий ветер. Он посмотрел на Калли и подошел к Говарду. Взгляд его слегка оживился, будто он уже начал догадываться, что его ждет, и даже был рад этому.

– Мы предлагаем тебе новую жизнь, – прошептал Говард. – Совершенно новую жизнь.

Марвин Гейл хотел было что-то сказать, и тут-то с расстояния в десять миль я вторглась в его сознание. Углы рта у парня опустились, и он так и не успел договорить первое слово. Вообще-то, я уже Использовала Марвина прежде, в те последние безумные мгновения перед расставанием с Ропщущей Обителью, и, возможно, теперь это в какой-то мере облегчило мою задачу. Впрочем, до своей болезни я никогда не смогла бы сделать того, что сделала в тот вечер. Действуя сквозь фильтр восприятий Говарда Вардена, одновременно контролируя Калли, своего доктора и еще с полдюжины обработанных пешек, находящихся в разных местах, я нажала на негра так сильно, что у того перехватило дыхание. Он попятился, широко раскрыв невидящие глаза, и замер в ожидании моего первого распоряжения. В его взгляде больше не было ни подавленности, ни признаков употребления наркотиков; глаза его светились ярким прозрачным светом неизлечимого безумца. Весь печальный груз размышлений, воспоминаний и жалких надежд Марвина Гейла исчез навсегда.

Никогда ранее не совершала я такой глобальной обработки за один раз, и в течение целой минуты почти позабытое мною тело пребывало в тисках едва ли не полного паралича, пока сестра Сьюэлл пыталась массировать его.

Наконец я обратилась к Марвину через Калли, не столько нуждаясь в словесном распоряжении, сколько желая услышать его ушами Говарда.

– Пойди оденься, – велел он, – и отдай это своей матери. Скажи ей, что это аванс. – И Калли протянул парню стодолларовую купюру.

Марвин исчез в доме и появился вновь уже через три минуты. На нем были джинсы, свитер, кроссовки и черная кожаная куртка. Никаких вещей он с собой не взял. Так хотела я – после переезда мы могли сами обеспечить его необходимым гардеробом.

За все то время, пока я росла, у нас в доме всегда был кто-нибудь из цветной прислуги. И мне казалось правильным, чтобы и сейчас у меня был слуга-негр, когда я вернусь в Чарлстон.

Кроме того, не могла же я уехать из Филадельфии без сувенира.

Путешествие на двух грузовиках, двух машинах и арендованном фургоне с моей кроватью и медицинской аппаратурой заняло у нас три дня. Говард выехал раньше в семейном «вольво», который Джастин называл «синим овалом», чтобы приготовить все заранее к моему прибытию и проветрить дом.

Мы приехали несколько часов спустя после наступления темноты. Калли взял меня на руки, и под надзором доктора Хартмана и сестры Олдсмит, не отстававшей ни на шаг с бутылкой для внутривенного вливания, мы поднялись на верхний этаж.

Моя спальня утопала в мягком свете лампы, шерстяной плед на кровати был откинут, простыни благоухали чистотой и свежестью, темное дерево мебели матово поблескивало, мои щетки и гребни в идеальном порядке лежали на туалетном столике.

Мы все разрыдались. Слезы текли по щекам Калли, когда он нежно и чуть ли не подобострастно опускал меня на постель. Сквозь приоткрытые окна долетал запах пальмовых побегов и мимозы.

Затем в спальню подняли и установили медицинское оборудование. Странно было видеть зеленое сияние осциллоскопа в моей старой спальне. На мгновение все собрались вокруг меня: доктор Хартман со своей новой женой Олдсмит, которая занималась последними медицинскими приготовлениями; Говард и Нэнси с Джастином на руках, словно они позировали для семейной фотографии; юная, улыбающаяся мне сестра Сьюэлл и Калли с Марвином, в галстуке и белых перчатках, которые были натянуты на его отдраенные руки.

Говард столкнулся с небольшими сложностями: миссис Ходжес не желала продавать свой дом, а хотела всего лишь сдать его в аренду. Но это было для меня неприемлемо.