Вадим Бескровный - Дурные намерения

Гена сам читал свидетельства о смерти детей, сидящих на переднем сиденье. Читал он и о смерти детей, в результате удара подушки безопасности, вылетающей со скоростью 200 метров в секунду навстречу телу не пристёгнутого ребёнка. Когда разбираешь страховые случаи, встречаются самые неожиданные вещи. Но ни разу, ни в его прошлой жизни, когда он работал следователем криминальной милиции ещё в Одессе, ни в этой жизни, когда он стал заместителем директора филиала страховой фирмы, он не сталкивался с тем, чтобы кто-нибудь забыл ребёнка в машине на сорокаградусной жаре. Пока не сделал это сам.

В тот день он оставил малыша на парковке перед зданием страховой фирмы, в которой работал. Ему много звонили, был какой-то требовательный клиент. Гена уже точно не помнил кто, но помнил, что из-за клиента, у него могли возникнуть проблемы, потому что иногда он уводил страховые суммы на сторону. Он помнил, что отвёз малыша сначала к врачу, потом в детский сад, и поехал на работу, решать проблемы с клиентами. Он помнил даже то, что сигнализация в машине срабатывала несколько раз, и он её отключал пультом. Ему не хотелось об этом думать, но верещащая машина накрепко засела в его памяти. Ему не хотелось думать о том, что малыш подавал ему сигналы опасности, а папа эти сигналы игнорировал, уделяя внимание только работе. Теперь каждая автомобильная сигнализация прижимает его к земле, заставляя сжимать голову руками, закрывать глаза и кричать: «НЕ-Е-Е-ЕТ». С этим наваждением он справился. Более или менее.

Таксист остановил машину:

— С вас семьдесят рублей. Несколько баров будут прямо и направо, — сказал он, думая, что подвозил туриста.

— Я знаю, — кивнул Гена.

Он отсчитал водителю деньги, вылез из машины и направился к бару.

С того дня, когда маленький Георгий изжарился заживо, Гена за руль не садился. Тем более за руль чёрной «Опель Зафиры». Он продал машину, причём даже не в крае, чтобы покупатель, не дай Бог, не узнал, что это машина-убийца. С тех пор ему было сложно ездить даже в автобусах. Потея в духоте салона, он представлял себе малыша в кабине автомобиля.

«Надо было тебе самому себя закрыть в машине на сорокаградусной жаре, ублюдок. Отрежь себе хер, и не вздумай больше делать детей», — так звучало одно из множества пожеланий в его адрес, которые «доброжелатели» пачками оставляли в интернете. Хорошо хоть никто не знал, как его зовут или где он живёт.

Гена зашёл в бар, в котором отдыхающие выглядели так же как и он. Он сел за барную стойку и заказал себе ром с колой. Из динамиков громко играл ремикс на «Город Сочи» Трофима.

Ему не хотелось ни с кем общаться или разделять чью-то радость по поводу лета и отпуска. Грусть и печаль требуют одиночества. Но и дома он оставаться не мог. Зина постоянно твердила бы что-то успокаивающее, чем только раздражала его. Он знал, в глубине души она не простила его, хотя осталась с ним. Но как ей поступить иначе, если муж — единственный кормилец в семье, в которой осталось ещё два ребёнка. Она тоже испытала стресс, но ведь не она забыла малыша в машине.

Гена залпом выпил напиток и попросил бармена налить ещё.

Наслушавшись психолога, Зина утверждала, что он не виноват. Она считала себя способной поддержать мужа одной фразой: «Ты не виноват». Это обстоятельства. Это забывчивость. Это усталость. Это сорокоградусная жара. Только не ты. Ты не виноват. Только Гена знал: всё это чушь собачья.

Психологи любят поддерживать клиентов, облекая их моральные уродства в забавную форму. Психологам отчего-то кажется, что чем смешнее название у синдрома, тем легче клиент его воспримет. Их с Зиной психолог, начинающий лысеть мужчина лет тридцати пяти, с нескрываемым отвращением на лице назвал эту проблему «Моделью Швейцарского сыра». В этот момент всем должно было стать легче. Ты забыл двухлетнего сына в машине, но это лишь Швейцарский сыр. Слушая психолога, Гена ловил себя на ощущении, что он находится в каком-то сюре. Как будто съел пригоршню обезболивающих и запил их вином.

Гена заказал ещё рома с колой.

Психолог предлагал представить себе несколько кусочков сыра, положенных один на другой. На кусочках множество дырочек. Дырочки — это человеческие проблемы. Занозы повседневности. Ты решаешь одну проблему, потом появляется другая. Ты решаешь их по мере поступления. Но вот беда: проблемы не приходят по одной. Дырочки в кусочках сыра накладываются одна на другую, образуя ямку.

В эту ямку провалился Гена, когда он вышел с работы на прогретую как бойлер парковку, и до него дошло. Все проблемы отошли на задний план, перестали существовать, когда он увидел детей, марширующих вдоль парковки и в голос напевающих какую-то песню — детей пришкольного лагеря. В этот момент он понял, что весь день ошибочно полагал, будто его младший сын в детском саду.

Психолог рассказывал про функции мозга, оперируя такими терминами, как префронтальный кортекс и гиппокамп. Эти функции мозга отвечают за сложные действия: планирование дня, решение проблем, расстановка приоритетов. Гена запомнил эти термины, потому что цеплялся за них, как за спасительную соломинку для себя самого.

— Но, — говорил психолог, — существуют ещё и базальные ганглии — тупые, но эффективные функции выполнения рутинных дел. Они, например, помогают вести машину, когда тебя парят проблемами по телефону.

— В стрессовых ситуациях, — объяснял психолог, — базальные ганглии ослабляют участки мозга, функционирующие на более высоком уровне, приближая нас к животным. Инстинкты Гены днём забыли про сына, решая сложные рабочие вопросы, вечером же они вырвались на свободу.

Гена преодолевал парковку прыжками. Он не помнил, кричал ли он что-нибудь или нет, но отчего-то запомнил испуганно смотрящих на него детей из пришкольного лагеря. Гена молил Бога, любого Бога, чтобы его сынок был в детском саду. Он помнил, что в тот момент, когда он доставал ключи от машины, зазвонил телефон. Он помнил, как уронил ключи, поднял их, нажал кнопку на ремоуте, открыл дверь машины.

Психолог утверждал: «Ты не виноват. Дырочки сыра оказались ровно одна над другой, образуя сквозную брешь. Твоя система рухнула».

В тот момент Гене хотелось вскочить с кресла и крикнуть: «Какие, нахрен, дырочки? Чтобы вы почувствовали, доктор, зная, что ваш ребёнок медленно испёкся под жарким июньским солнцем, пристёгнутый к этому грёбанному детскому креслу? Зная, что он выдёргивал себе волосы, пытаясь одной болью заменить другую? О каких сраных ганглиях вы мне трёте?»

Гена не мог точно вспомнить, но он был уверен, что орал как раненый зверь на всю парковку. Детвора, весело певшая хором песенку, куда-то вмиг испарилась. Память избирательна, она любит держать в голове самые невероятные вещи. Гена помнил, как отстегнул малыша от кресла, даже не думая. Ганглии справились за него. Он помнил странно восковое личико ребёнка, как будто он держал в руках куклу, а не человеческое тело.