Сарина Шиннок - Тихий Коррибан

- Энакин, - окликаю я ребенка, - ты идешь со мной!

Но мальчишка явно не желает следовать моему требованию.

- Кто ты такой, чтобы мне приказывать?! – получаю я дерзкий ответ.

- Тот, кому сейчас принадлежит твоя жизнь. Хочешь жить – иди сюда.

- А ты заставь! – смело огрызается ребенок.

Я вновь одариваю его грозным, пугающим взглядом, вынося предупреждение, которое должно его встревожить:

- С огнем играешь…

- Ты пробовал когда-нибудь не угрожать, а спокойно разговаривать? Знаешь ли, помогает, - иронизирует Дуку. Не хватало только его вмешательства в эту ситуацию! Энакин вскакивает со своего места и пытается спрятаться за высокой и достаточно крепкой фигурой графа Серенно.

- Ты злой! – обиженно произносит мальчик, оглядываясь в мою сторону.

- Ну да, я злой. Зато граф добрый, - издевательски пытаюсь отплатить я той же монетой скрытному человеку, который что-то темнит. - Вот, при нем ты снова раб. Носишь ему вино из подвала с монстром…

- Это ты монстр! – отчаянно восклицает Энакин. - Зачем ты убил джедая?

- Для моего учителя, - сухо отвечаю я.

- Потрясающее объяснение, - снова саркастично усмехается Дуку. – После этого он точно пойдет с тобой.

- Послушай! – пытаюсь я обратить на себя внимание мальчишки и заставить его пропустить мимо ушей замечание графа. - Если твой джедай учил бы тебя и сказал бы тебе убить кого-то - ты бы это сделал?

- Да ну вас! – отчаянно выкрикивает Энакин и бросается наутек. Я наверняка заставил бы его пойти со мной, нашел бы аргументы, если бы Дуку не лез в это дело. Можно предположить, что у него есть свой интерес, что он знает, что такого особенно в этом ребенке. И тогда совершенно ясно становится, что на Коррибане граф не только лишь «пытается выжить».

Однако он никак не реагирует на то, что мальчишка сбежал. Да, у него отменное самообладание. Не говоря ни слова человеку, я тороплюсь уйти, намеренно хлопнув дверью. Может, Энакин еще не успел уйти далеко.

Улицы Дрешде обрели более привычный вид серых обветшалых построек. Плотный туман вновь мешает видимости и осадки из пепла продолжают укрывать рыжую почву. Нет, найти кого-то в таких условиях, да еще и будучи отрезанным от Силы, кажется невыполнимой задачей. Если только существует что-то невыполнимое для ситха.

Уйдя достаточно далеко от кантины, я присаживаюсь на побитых ступенях некогда жилого здания, чтобы обработать рану. Стена разрисована беспорядочно густо разбросанными схематичными изображениями глаза. Множество глаз разного размера нарисованы черной краской, а в центре между ними выведена надпись: « Исследование ». Это несколько странно, но мое дело не рассматривать стены. Я накладываю на свою рану био-бакту толстым слоем, несколько раз, истратив всю ампулу, но ни малейшего облегчения не наступает. Оторвав кусок ткани от ситхской робы, я перевязываю ногу и собираюсь продолжить поиски странного мальчика. Тишина вновь сбивает с толку – едва я выхожу на дорогу, меня атакует очередная тварь. Высокая полуразложившаяся фигура, явившаяся из тумана, смутно напоминает заключенного гуманоидной расы. Его грязно-желтый в трупных пятнах торс покрыт рваными ранами, местами на теле видны врезавшиеся и вросшие в плоть куски колючей проволоки. Черты «лица» скрывает проржавленная металлическая конструкция, пробивающая голый череп толстыми штырями, закрывающая врезанными в глазницы пластинами глаза и в неестественном оскале растягивающая рот, из которого на голый торс и грязные штаны постоянно стекает кровь, капая на землю с вываленного языка, болтающегося между несмыкающихся челюстей, при каждом шаге. Руки монстра вытянуты, деформированы обмотавшими их массивными старыми цепями, которыми он и пытается бить. Память о тюрьме вновь отдается в голове болью. Ни эта боль, ни ранение не влияют на то, как я работаю виброножом, расправляюсь с закованным в цепи чудовищем и стараюсь бесшумно, почти не дыша, неспешно двигаться дальше, в неизвестность, сокрытую в плотном тумане. Едва на пустынных улицах замечаю новый темный силуэт, я атакую первым, стараясь максимально рассчитать расстояние и силу, чтобы покончить с тварью одним ударом. И, чудовищно медленно крадясь вперед, я вижу этих тварей в тумане снова и снова. Как много этих монстров-«заключенных»! Почему я вообще должен вспоминать ту проклятую тюрьму?! Я одержал победу и разорвал оковы – что еще? Я сражаюсь, прибегая ко всей выдержке и осторожности, на какую способен, чтобы не растрачивать убывающие силы и не создавать шума. И все же я замечаю, что на пепельной земле за мной остаются кровавые следы.

В тумане появляется очередная тень, и я, сжимая нож с готовностью нанести удар, бросаюсь вперед, и только в последний момент успеваю остановиться, заметив, что передо мной не монстр, а немолодая женщина в странных красных одеяниях. Голова ее покрыта капюшоном, ее лицо бледно до сероватой белизны, вокруг глубоко посаженных глаз чернота, черны и тонкие, будто неживые губы. Я слышал о датомирских ведьмах – Сестрах Ночи, и судя по всему, это одна из них.

- Проклятье! – выкрикиваю я, тяжело дыша.

Ведьма ничего не отвечает, также пытаясь привести в норму дыхание. Не удивительно после того, как из тумана на нее выпрыгнул кто-то, кто ее едва не зарезал. Видела ли она монстров? Это пока остается вопросом.

- Паршивая случайность, - произношу я вместо извинения.

- Может, не такая уж и случайность, - отвечает датомирка, внимательно рассматривая меня. - Мое имя Талзин. И я ищу своего сына.

Я подозрительно кошусь на нее:

- Здесь, на безжизненной планете?

- Я точно знаю, что он здесь, - уверенно настаивает Талзин, и, похоже, она не врет. - Я чувствовала.

- Как знаешь, - бросаю я и собираюсь уходить, когда за моей спиной ведьма добавляет:

- Его имя Мол.

После такого совпадения мне совсем не нравится то, как меня разглядывала Сестра Ночи. Я не знаю своих корней, конечно, но чтобы я мог быть в родстве с этими?... Сам уклад их общества кажется мне отвратительным и неправильным в корне. Не оборачиваясь, чтобы она вдруг не могла уловить даже тени моего негодования, я как бы между делом холодно интересуюсь:

- Разве это имя не иридонийское?

И слышу за спиной короткий смешок:

- С каких пор оно стало иридонийским? Иридонийцы называют себя в честь животных, а тут… имя, взятое, скорее, от инструмента.

Этого не может быть! Просто не может быть! Но я больше не поизношу ни слова. Я должен уйти. Надеюсь, ее здесь сожрет или заколет какая-нибудь разлагающаяся заживо тварь, и тогда ее слова точно не будут иметь никакого значения. Была – и нет. Словно и не было.

- Ты уйдешь? – спрашивает Талзин.

Я не сбавляю скорости ходьбы:

- Да. У меня свои проблемы.