Вадим Булычев - Два мира

Расспрашиваю Чайку о том, как у них там, в родном селе, дела, когда последний раз была дома? Она говорит, что люди очень недовольны новым священником, часто вспоминают отца Ивана (опять отец Иван!) Новый батюшка к службе абсолютно холоден, в церковь мало кто ходит. Говорят, у него какой-то бизнес в Кривом Роге. Она все это мне рассказывает, а у меня перед глазами четкий такой образ отца Бориса, в глубоком «вольтеровском» кресле с чудесным камнем на груди.

— Ну, а как жизнь в городе? Как работа?

Чайка отвечает рассеянно, она думает о чем-то своем. Внутри нее, кажется, идет сильная борьба. Разговор наш опять обрывается. У меня четкое чувство, что мы все время говорим не о том. Весь наш разговор — одно сплошное лукавство. Не ради же разговора она приехала сюда, за сотню километров?!

— Прости, — произносит Чайка, с усилием, как бы скидывая с души камень, — мне пора, прости, провожать не надо.

За окном окончательно тускнеет Солнце. Она не должна так уйти! Срочно надо что-то предпринять! Не дать ей уйти! Я готов убить себя за ватное бессилие. Другая Ирина, та, которая матушка, победила.

— Подожди, прошу тебя! — с трудом поднимаюсь со стула, — дай хоть до остановки провожу. Ты же дороги не знаешь.

Провожаю Чайку в траурном молчании. Подходит маршрутное такси. Чайка бросается мне на шею, целует меня, страстно, жарко.

— Прости, — шепчет она. — Я напишу.

— Простить! За что? Наоборот, спасибо тебе…

Чайка впархивает в салон «маршрутки», машет мне рукой. Вот и все что было, не было и нету! Вот и все! Все!

Чувствую себя словно на лезвии ножа. Мучительная раздвоенность. С одной стороны, ясное чувство — она уехала навсегда. Все. Больше даже писать не будет, останется только зыбкая память. Жила-была Чайка… А я? Мучительно хочется выть. С другой стороны — глубокое внутреннее чувство покоя — все так, как должно быть. Чайка поможет мне, но не здесь….

С этими душевными муками я и заснул. Точнее, провалился в небытие, рухнул в темный колодец сознания.

Отец Борис проснулся от собственного крика. Ему снилось, будто он падает в темный колодец, летит в бездну и все никак не может достичь дна. Он немного полежал без движения, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, и тут услышал осторожный стук в дверь.

Отец Борис нехотя поднялся, оделся и вышел в прихожую. Пришла прихожанка, одна из немногих, кто еще ходит в церковь, учительница. Кто-то у кого-то умер, требуют на завтра батюшку… Он уже не слушал, он внезапно обнаружил, что думает о своей последней «фазе». И об этом проклятом кристалле.

Глаз — тут же вторглось в его сознание. — Кристалл очень похож на огромный неземной глаз: небесно-голубой и одновременно лазурный, перламутровый и еще Бог весть какой — непостижимый, дороже всех земных сокровищ. Какая сила в тебе таится?! Как ты оказался у этой твари?! Я должен тебя забрать! Это будет абсолютно справедливо, это будет даже по-христиански: избавлю скользкую тварь от лишних искушений. Зачем твари небесно-голубой глаз, сияющий лазурью и перламутром? Что тварь понимает в мистических гранях глаза?.. Да, глаза… глаза, глаз… какое приятное слово, никогда бы не подумал; глаз. — Слово ему нравилось все больше, — глаз, я буду звать тебя — Глаз…

— Отец Борис, что с Вами? — прихожанка вывела его из оцепенения. Оказывается, он совсем не слушал. Пришлось вежливо переспросить, делая «дежурно-служебное» лицо. Но работа есть работа. Каждая треба на счету. Денег у него не так уж и много осталось. Это в селе почему-то думают, что он на сундуках с золотом сидит, с местным головой великие дела крутит. Увы, это далеко не так. Это совсем не так!

Женщина ушла. Отец Борис прошел на кухню, сделал себе кофе. Он вдруг почувствовал нарастающее беспокойство и почти непреодолимое желание навестить этого чудаковатого Николая. Он и раньше пытался с ним свести знакомство. Все же этот Николай связан с аномальной зоной (не зря его в селе называют «Колькой из Брамы»), к Браме отец Борис проявлял некоторый, но не очень большой интерес.

Гораздо больше его интересовала история, происшедшая здесь почти 10 лет назад. С двумя священниками — один, кажется, сошел с ума на почве церковного фанатизма и ограбил собственную церковь, второй как бы это дело расследовал и якобы украденные вещи были возвращены. Каким-то образом история была связана с Брамой. Об этом смутно говорят в селе. Поп, что расследовал дело сбежавшего иеромонаха, был в очень хороших отношениях с Николаем. Колькой из Брамы! Вот беда, познакомиться с Николаем ближе никак не получалось. В церковь Николай ходит редко и быстро ускользает после службы. И нет никакого предлога для знакомства!

Отец Борис выпил чашку кофе и почувствовал, что больше не может сидеть на месте. Он идет к Николаю вот так вот, без всяких причин, просто в гости…

На краю улицы отец Борис огляделся, словно опасаясь «хвоста» за собой. Село казалось вымершим. Сразу за селом начинался неровный, будто перепаханный множеством бульдозеров пустырь, заросший редкой колючей травой. Дорога превращалась в хорошо утоптанную тропинку.

Отец Борис уверенно двинулся вперед. Однако уже шагов через двадцать от его уверенности и след простыл. Каждый новый шаг давался ему все с большим трудом, словно между ним и домом Николая из Брамы возник невидимый барьер.

Чего это я решил идти в гости к почти незнакомому человеку? — спросил себя с некоторым удивлением отец Борис. — Зачем, с какой целью? Что я скажу, когда приду? Я буду выглядеть идиотом, а учитывая мое положение — то, что я поп, — вдвойне идиотом.

Условности! Чего ты боишься? — настойчиво вопрошала другая половина сознания отца Бориса, голосом его старого приятеля по духовным практикам. — Тоже мне, исследователь мистических глубин, — в голосе звучала насмешка, — придумал себе кучу пустых условностей; иди и знакомься, не думай, о чем говорить, слова сами придут на ум…

Отец Борис вздохнул и, стараясь ни о чем не думать, двинулся дальше. Ямы кончились. Теперь его от дома Николая отделял небольшой и ровный луг. Но дома не было видно: он скрывался за рядом высоких деревьев, словно прятался от села.

Дойдя до деревьев, отец Борис остановился в сильнейшем душевном смятении. Смятение усиливалось еще и тем, что он совершенно не понимал его причину. Верней, причину он прекрасно понимал, но отказывался в нее верить. Получается, какая-то чертова магия разлита вокруг дома Николая и так просто сюда не попасть, если ты непрошенный гость. Но вот беда — в черта он не верит, хоть и батюшка; и над магией смеется: вопреки тому, что занимается всякими такими практиками… Хорошо, но как тогда объяснить то, что сейчас с ним происходит? Почему он не может подойти к дому? Почему?!