Тим Пауэрс - Три дня до небытия

– Установка, хранившаяся у Лизерль, способна была на большее. Но и машиной времени тоже могла быть.

Лицо Боззариса не дрогнуло.

– То есть человек может перемещаться в прошлое и будущее?

– Да, – спокойно ответил Лепидопт, – и менять их. В 1928-м Эйнштейн собрал прототип, обеспечивавший только движение туда-обратно – в прошлое и будущее оператора, но без малейших отклонений конкретно от этого прошлого и будущего. Устройство было примитивным – кажется, Эйнштейн чуть не погиб при его испытании в 1928, но с тех пор Лизерль расширила его возможности и усовершенствовала, в том числе дополнив просмотром фильмов. Плита из Китайского театра тоже могла быть дополнительным компонентом устройства.

Малк кивнул и жестом предложил Лепидопту продолжать.

– Чаплин, – рассказывал Лепидопт, – по-видимому, задумывал фильм как действующую машину времени, которая работает автономно, то же самое касается и более поздней его ленты «Огни большого города». Он заметил, что его фильмы пробуждают в зрителях осязаемые потоки психической энергии, и этими двумя фильмами пытался их направлять. С Эйнштейном он познакомился в январе 1931-го, они вместе побывали на нескольких сеансах, а когда через несколько месяцев Чаплин вернулся в Лондон, он отказался от встречи с премьер-министром – обед в его честь должен был состояться в Палате Общин – и помчался в Берлин, чтобы снова встретиться с Эйнштейном. Кажется, Эйнштейн считал, что эта идея не столько нереализуема, сколько в принципе нежелательна.

– Зачем Чаплину понадобилась машина времени? – спросил Боззарис.

Лепидопт поджал губы.

– Его первый сын, родившийся в 1919 году, прожил всего три дня. Через две недели Чаплин начал съемки «Малыша», в котором бродяга, персонаж Трампа, усыновляет мальчика-сироту, а власти пытаются отобрать у него ребенка. По-видимому, этого… замещающего киношного воскрешения ему было недостаточно. Чаплин хотел вернуться и каким-то образом спасти своего реального сына.

Боззарис с помощью стакана ровно раскатал по столу брусок голубого пластилина.

– Ну вот, готово.

Он поднял голову и хмуро свел брови:

– Помнится, тело Чаплина вырыли и требовали за него выкуп?

– Да, – согласился Лепидопт, отступая от стены. – Два придурка, которым просто нужны были деньги на гаражную мастерскую. Их поймали, и гроб с телом Чаплина вернули на кладбище Веве, но вот женщину, которая подбила этих двоих на кражу, полиция не нашла, а она, конечно, забрала из гроба видеокассету.

Малк хмуро смотрел на пластилиновый блин на столе.

– Если фильм и плита с отпечатками – это те усовершенствования, которые привнесла Лизерль, – спросил он, – что же тогда – основной двигатель?

Боззарис отошел от стола, а Лепидопт сел на его стул напротив Малка.

– Машинка, – рассеянно объяснил он, примеривая цилиндры. – Такая маленькая, что умещалась в портфеле. Эйнштейн называл ее «машинхен» – маленькой машиной, а из его записей нам известно, что одной из ее функций – Бог знает зачем – было измерение очень слабого напряжения. Так или иначе, я подозреваю, что она сейчас в Ньюпорт-Бич – или была там в воскресенье. Завтра на рассвете мы с Эрни поедем ее искать.

– Такси, – вспомнил Малк. – И карточка.

Лепидопт улыбнулся и кивнул.

– Правильно. Я позвонил в фирму такси, представился сотрудником полиции, якобы выясняющим, каким рейсом и из какого аэропорта улетала Лизерль. Однако таксист сказал, что возил старуху в одно место в Ньюпорт-Бич, а вовсе не в аэропорт. На углу Бальбоа и Двадцать первой, прямо у Ньюпортской пристани. Может быть, устройство или какие-то его части до сих пор там, через тридцать шесть часов.

– То есть едем уже сегодня утром, – проворчал Боззарис.

– Молодым людям вредно много спать, – рассеянно бросил Лепидопт.

Он осторожно вдавил один из цилиндров в мягкий голубой слой пластилина и, равномерно надавливая, покатил от себя. Прокатив на четыре дюйма, он поднял цилиндр – на голубой поверхности отпечатались пять вдавленных бороздок с различимыми выпуклыми фрагментами букв на них. Второй цилиндр Лепидопт выровнял на том же месте и покатил его по выпуклым линиям, не тронутым первым цилиндром.

Когда он поднял второй цилиндр, на пластилине остался прямоугольный отпечаток размером один дюйм на четыре с крошечными выпуклыми значками; верхний их ряд повторялся в конце – Лепидопт для надежности прокатил цилиндры больше чем на один оборот. Значки были буквами еврейского алфавита. – Лупа нужна? – спросил Боззарис.

– Да, – ответил Лепидопт, хотя сразу же, сощурившись, сумел разобрать из значков надписи «1967», «камень Рефидим» и «изменить прошлое».

Опять Рефидим, подумал он. Место в Синайской пустыне, где Моисей добыл воду из скалы. Место, куда изначально должна была направиться 55-я парашютная бригада во время Шестидневной войны в 1967-м, для чего нам выдали значки, обтянутые радиационной пленкой, которые на самом деле были амулетами.

Вздохнув, он пошевелил пальцами искалеченной руки.

– Принесешь мне лупу, Эрни?

Дерек Маррити не собирался и близко подходить к педиатрической больнице Эрроухед – нет уж, спасибо! – хотя и знал, что Фрэнк сейчас там.

Ему нужно было еще раз увидеться с Фрэнком Маррити, сказать ему, что делать, – и если Фрэнк прислушается и выполнит хотя бы часть советов Дерека, ему не доведется сменить уютный дом на жизнь в трейлере размером 24 фута за сетчатой оградой трейлерного парка. Но сегодня был не самый подходящий вечер для такого разговора.

Он развернул к себе левую руку, лежавшую на руле, чтобы взглянуть на часы, а правой рукой надавил на головку, включая подсветку циферблата. Почти половина второго ночи. Неподходящее время для пьяного вождения, да еще когда на руках нет убедительных документов, а ехать придется мимо освещенных пустырей, полных бродячих собак, и темных авторемонтных мастерских на бульваре Бэйс-лейн в Сан-Бернардино.

Разговор Фрэнка с Дафной должен был закончиться по меньшей мере час назад, и Фрэнк наверняка спал сейчас в своем грузовичке на больничной парковке.

Дерек прекрасно знал, что произошло в больнице. Фрэнк Маррити задремал над «Тристрамом Шенди», сидя на стуле в палате Дафны, но проснулся, когда кто-то заглянул в дверь. Человек извинился и пошел дальше по коридору, но к тому времени проснулась и Дафна.

Перед сном она почти не разговаривала, может быть, сказывались последствия анестезии, но сейчас она была полна сил и явно не рада видеть рядом отца.