Питер Страуб - Голубая роза. Том 2

– Голые, как пташки, – сказал мистер Кафф, вытирая жирной рукой слезы, побежавшие от смеха из глаз. – Голые, как новорожденные ягнята. И тут выхожу я, с разогретым утюгом, который только что принес из кухни, сэр, вместе с коллекцией ножей, найденных мной точно в описанном вами месте. Я был так благодарен вам. Я присел на корточки, не заботясь ни о чем и чувствуя первый трепет в моем маленьком солдатике...

– Что? – переспросил я. – Вы были раздеты? И что это вы там несете про какого-то маленького солдатика?

– Тише, – сказал мистер Клабб с сияющими глазами. – Нагота – это мера предосторожности, чтобы не выпачкать нашу одежду кровью и другими телесными отходами, а людям вроде меня и мистера Каффа нравится получать удовольствие, упражняясь в собственном мастерстве. В нас и внутренность, и внешность – все одно.

– Даже сейчас? – спросил я, удивляясь безотносительности этой последней реплики.

Потом до моего сознания дошло, что ремарка, должно быть, была весьма значимой, в самом неприглядном смысле.

– Всегда, – сказал мистер Кафф, веселясь оттого, что я не понял самого главного. – Если вы желаете выслушать наш доклад, сэр, от вас потребуется сдержанность.

Я жестом попросил его продолжать.

– Как я уже сказал, присев на корточки у ножей и парового утюга в своем именинном пиджаке, не волнуясь ни о чем, вдруг я услышал топот маленьких ножек. Привет, сказал я себе, это еще что такое? А когда посмотрел через плечо – вот он, тут как тут, прет на меня, как паровоз. Парень он здоровый, сэр, было на что посмотреть, особенно если учитывать неожиданность сложившихся обстоятельств. Настоящее зрелище. Я улучил момент и глянул в сторону мистера Клабба, который был очень занят в другой части комнаты, проще сказать, у кровати.

Мистер Клабб фыркнул и сказал:

– Выполняя свои святые обязанности, сэр.

– Итак, мне предстояло угомонить этого парня, прежде чем он сумеет прервать выполнение нами своих обязательств. Он был готов броситься на меня, сэр, что при учете его футбольного прошлого означало, что он одним ударом выбьет из меня жизнь, прежде чем освободить леди, и я взялся за один из ножей. Потом, поскольку он налетел на меня таким образом, все, что мне нужно было сделать, так это только нанести удар в низ горла – от такого приема даже самые смелые парни постигают страх Божий. Он концентрирует все их внимание, и после этого они становятся похожи на маленьких щенков и вреда могут нанести не больше. Но с этим парнем было не так просто сладить, потому что в первый раз после я не знаю какого количества применений этого приема, может быть, сотни...

– Я бы удвоил количество для большей точности, – сказал мистер Клабб.

– ...не меньше, чем сотни раз, это уж точно, чтобы не показаться нескромным, я недооценил быстроту и ловкость этого лихого парня, и вместо того, чтобы опустить свое оружие в основание его шеи, я ударил его сбоку, а такая рана для по-настоящему агрессивного нападающего, который встречается один на двадцать человек, все равно что похлопывание пуховкой для пудры. Но все равно прыть я с него сбил, добрый знак для меня, что с годами он здоровьем поослаб. Потом, сэр, преимущество оказалось на моей стороне, и я ухватился за эту возможность с благодарностью в сердце. Я крутанул его, повалил на пол и прижал грудь коленкой к полу. В связи с произошедшим я хотел успокоить его на целый вечер, взяв секач и отмахнув ему одним ударом ладонь.

В девяносто девяти случаях из ста, сэр, отрезание руки выбивает из мужчины спесь. Он сразу успокоился. Это же шок, вы понимаете, от шока все успокаиваются. А из-за того, что культя кровоточила, как черт знает что, извините за мой язык, я сделал ему одолжение и прижег рану паровым утюгом, потому что он как раз был горячим, а если прижечь рану, то кровь течь перестает. Я хочу сказать, что проблема решена, и это факт.

– Это уже было доказано нами не менее тысячи раз, – сказал мистер Клабб.

– Шок – целительное средство, – сказал мистер Кафф. – Шок – это бальзам, как соленая морская вода для тела, но если переборщить с шоком или соленой водой, то человек отдаст Богу душу. После того как я прижег ему рану, мне показалось, что душа его и тело воссоединились и голосуют в надежде сесть на ближайший автобус на тот свет, как обычно его называют. – Он поднял вверх указательный палец и смотрел мне в глаза, запихивая вилкой в рот почки. – Это, сэр, процесс. А процесс не может взять и вот так закончиться. Поэтому были приняты все разумные меры предосторожности. Мистер Клабб и я имеем и всегда имели репутацию людей крайне осмотрительных во всех наших предприятиях.

– И всегда будем. – Мистер Клабб запил то, что было у него во рту, половиной стакана коньяка.

– Несмотря на то что процесс шел полным ходом, – сказал мистер Кафф, – левое запястье джентльмена крепко привязали к культе. Он снова был связан веревкой в области груди и в ногах, рот был заткнут кляпом, а кроме того, я не смог отказать себе в удовольствии и пару раз заехать ему молотком в висок, чтобы вырубить его до тех пор, пока мы не будем готовы им заняться, естественно, в том случае, если он не сядет в автобус. Я улучил момент, перевернул его на живот и наградил своего маленького солдатика, чем, надеюсь, не превысил своих полномочий, согласно нашей договоренности.

Он подарил мне взгляд чистейшей невинности.

– Продолжайте, – сказал я, – хотя, я думаю, вы должны предоставить мне какие-либо доказательства правдивости вашей истории.

– Сэр, – сказал мистер Клабб. Он согнулся так низко, что голова его скрылась под столом, и я услышал щелчок застежки. Снова появившись над поверхностью стола, мистер Клабб положил между нами предмет, завернутый в одно из полотенец, которые Маргарита покупала для Грин-Чимниз. – Если вам требуется подтверждение, сэр, вам, человеку, достигшему таких высот в бизнесе и знающему не понаслышке, что словам доверять нельзя, я без долгих размышлений предоставляю его вам, вот оно, завернутое, как подарок ко дню рождения, самое лучшее доказательство правдивости этой части нашей истории.

У меня не было никаких сомнений относительно природы трофея, лежащего передо мной, и потому я постарался внутренне успокоиться, прежде чем развернуть складки полотенца. Но несмотря на все приготовления, вид настоящего трофея подействовал на меня гораздо сильнее, чем я мог себе представить раньше, и в самом центре тошноты, поднимающейся во мне, я почувствовал первые слабые признаки просветления. Бедный человек, подумал я, бедное человечество.

Я снова сложил полотенце над клешневидным предметом и сказал:

– Спасибо. Я не имел в виду останков в качестве доказательства вашей правдивости.