Тим Каррэн - Дом из кожи

Господи, эта система - полный бред.

Зазвонил мобильник, пришлось ответить.

- Да? - рявкнул он в трубку.

- Фенн? Это доктор Роже. У нас проблемы.

Что ещё, бля?

- Говорите.

- Паук исчез.

Фенн побледнел. Это уже слишком.

- Исчез?

- Пропал. Тело пропало.

- Святый боже, - выдохнул Фенн. - Что, блядь, за хуйня - пропало тело?

Роже медленно произнес:

- Прошлой ночью его положили в морозильник. Утром мы пришли, чтобы произвести вскрытие, а его нет.

Фенну захотелось закричать.

- Его, что, спиздили?

- Я просто констатирую факт. Тело исчезло.

-Но, как?

- Я не знаю. Скорее всего, это случилось ночью. Могу лишь предполагать. По воскресеньям ночью дежурят только два санитара.

- Значит, кто-то спиздил труп прямо из-под носа ваших сотрудников?

- Полагаю, да. Сомневаюсь, что он ушел сам.

- Ну, док, значит, нам пиздец. Пресса ещё не пронюхала об исчезновении Джейн Доу, но когда они узнают об исчезновении Паука... Сайгерсен нас без мази в жопу выебет. Настоятельно рекомендую вам найти труп.

Роже вздохнул.

- И с чего мне начать?

- Мне плевать, найдите труп.

Фенн повесил трубку. Сначала Джейн Доу, теперь Паук. Совпадение? Нихера подобного. За всем этим стоит Эдди Зеро.

Снова заболела голова.

И тут опять появился Гейнс.

- Нашли ещё одну, - сообщил он.

То была ночь откровений.

Я снял проститутку, её имя, кажется, было Рахиль. Но это не важно. Даже не могу вспомнить, была ли она красивой или нет. Я привел её в дом. Почти всю работу я проводил там. Пивоварня мне надоела. Она спросила, почему я живу в столь заброшенном и холодном месте. Свой ответ я не помню, только вопрос, заданный нежными губами. Они заворожили меня.

Мне было чем заняться. Тот факт, что Сомс всё про меня знал, меня не тревожил. Этому жалкому червяку никогда не хватит смелости пойти в полицию.

Я был наедине с собой, со своей вселенной.

Я привел её на чердак, в мастерскую. Она не заметила ни пятен на полу, ни тяжелого солоноватого запаха смерти в воздухе. Я не позволил ей войти в ту комнату, где висели картины из кожи. Она видела только обещанные мною деньги. Ничего иного она не видела и не хотела. Даже висевшие на стенах блестящие инструменты не обеспокоили её. Она была очень мила. Она легла на расстеленное мной одеяло. Она закрыла глаза, даже не понимая, как я был восхищен её жертвой. Она никогда не узнает о том удовольствии, которое она так самоотверженно подарила мне, о боли, которой был наполнен мой мозг. Она никогда не узнает о тех муках, в которых корчится душа художника и о том, что только она способна от них избавить.

Я перерезал ей горло и она тихо умерла.

Я терпеливо принялся за работу, осторожно срезая с неё кожу. Работа это непростая, но Стэдлеру и Граймсу на подобное не хватило бы духу. Я понимал, что был близок к завершению. На то, чтобы срезать всю кожу у меня ушло несколько часов. Закончив, я прибил её к остальным.

Тянуть время и наслаждаться моментом было нельзя. Я принялся работать ножами, они были кистями художника в моих руках. В процессе отделения мускулов, нервных окончаний, внутренних органов я возносился на новые высоты. Я удалил её глаза, затем язык. Я работал очень старательно, следуя собственным представлениям о разрушении и созидании.

Я заметил, что работать без Граймса и Стэдлера гораздо лучше, более впечатляюще. Их не было рядом, у каждого нашлись свои причины отсутствовать.

Как раз, ко времени завершения работы, незаметно наступило откровение. Я не просил о нем. Оно просто снизошло на меня и мир перестал быть прежним.

Под потолком появился пузырь света и лопнул, разлетевшись тысячей бриллиантовых искр. Несмотря на то, что шар лопнул, свет никуда не делся.

Я услышал нечто, похожее на тяжелый вздох, а затем налетел порыв горячего ветра. Потом я услышал крик, бормотание, будто какое-то животное пыталось зализать свои раны. И одновременно с этим, будто стекло хрустнуло под ногами. А затем опустилась мрачная неестественная тишина. Я замер со скальпелем в руке.

На стенах в моем доме висели дюжины зеркал. Я повесил их просто так, без видимой причины. На самом деле, мне нравилось смотреть на себя за работой. И в одном из зеркал я увидел лицо.

Оно вплотную прижалось к поверхности стекла, будто ребенок, заглядывающий в витрину.

И тут она вышла вперед.

Я не знал, ни кем она была, ни чего ей было нужно. Она была невероятно жирной, голой, её свисающая кожа блестела от масла или пота, которым сочились её поры. Её грудь была огромной, к соскам хотелось прильнуть губами. С них капало серое молоко. Стояло ужасное зловоние.

Кажется, я упал на пол. Ноги, буквально, подкосились. Я попытался что-нибудь сказать, но издавал лишь бессмысленную тарабарщину.

- Мило, - произнесла женщина, глядя на расчлененный труп. - Очень, очень мило.

Я заметил, что она была не столько жирной, сколько большой, всё её тело казалось чрезмерно увеличенным и изуродованным... будто отражение в зеркале в комнате смеха. Даже дыра между ног казалась такой огромной, что могла поглотить человека целиком. Она стояла передо мной, раздуваясь и сдуваясь при каждом вдохе, будто гигантский воздушный шар.

Когда она вдыхала, то превращалась в огромный пузырь. Когда выдыхала, то превращалась в тощее создание, с торчащими под бледной кожей костями, похожими на детали какого-то механизма. Всё это постоянно двигалось, отчего сходство с машиной только усиливалось. К тому же она без конца издавала какие-то жужжащие и скрежещущие звуки. Она была похожа на некий жуткий биомеханический аппарат. Пожирающее плоть устройство или плоть поглощающая механизмы, или всё вместе, формирующее неизвестный гибрид.

- Ты художник, - сказала она, пригвождая меня к месту таким голодным взглядом, какие я раньше мог видеть только у детей в беднейших странах. - Ты создаешь и уничтожаешь, ты строитель и разрушитель.

Я чуть не завопил от ужаса. Её голос был влажным, похожим на звук вскрываемой рыбы.

Она снова раздулась, и превратилась в нечто, с огромным ртом, из которого торчала дюжина красных языков, похожих на окровавленных червей. Глаза этой твари - стеклянные мутные шары - заплыли гноем. Из неё торчала сухая рука с длинными почерневшими ногтями, губы её были цвета кровососущих насекомых.

- Ты оказал нам честь. Великую честь.

Она тяжело шагнула вперед и я заметил, что когда-то её расчленили, а потом пересобрали. Работа была выполнена небрежно, необученными людьми. Она была похожа на мозаику, которую собирал озлобленный нетерпеливый ребенок, детали были подогнаны друг к другу неправильно. И двигалась она совершенно безумно.