Юлия Набокова - Трепет черных крыльев (сборник) [дополн. изд.]

Я открыл сервант и, просунув руку между чашками и статуэткой, потрогал трещину. Тонкая фанера прогнулась под моими пальцами. В трещину явно что-то попало, и поэтому края фанеры безобразно расходились, образуя дырку. Я обошел сервант и просунул руку в щель между ним и стеной. Провел ладонью по задней стенке серванта. Мои пальцы зацепились за развороченную фанеру. Я медленно ввел руку в разлом и пошарил там. Я оказался прав. Внутри находилась какая-то тряпка, она-то и не давала краям фанеры сойтись.

Бормоча проклятия, я ухватил тряпку кончиками пальцев и потянул. Когда из-за серванта показалась моя находка, я задохнулся. То, что я тащил из дыры в задней стенке, было голубого цвета.

У меня в руках был сарафан в багровых засохших пятнах крови.

Я даже не сразу понял, что звонит телефон. Звонил Николай. Он недовольно спросил:

— Ну что там у тебя случилось?

Я смотрел на сарафан в руке и не мог выдавить из себя ни слова.

— Алло! — крикнул Николай.

— Слив в ванне забит, — прохрипел я, — хотел спросить, где вантуз.

После короткой паузы Николай хмыкнул:

— Вот чего не знаю, того не знаю.

У меня из горла рвались слова: «Где твой брат Андрей?», но вместо этого я сказал:

— Ладно, придумаю что-нибудь.

Я расправил сарафан. К горлу подкатила тошнота. Большая часть ткани была жесткой и шероховатой от засохшей крови. Этим сарафаном словно замывали окровавленный пол.

Я медленно опустился в кресло, не выпуская из рук свою находку. Внезапно я с отрезвляющим ужасом понял: девушка, что носила этот сарафан, мертва. А та, кого я встретил на лестнице…

Мне бы и хотелось, чтобы существовало другое, простое и понятное объяснение. Я даже не крещеный. Я ни во что не верю. Но то, с чем я столкнулся, было настолько же реальным, насколько был реален этот сарафан в моих руках. Со дня моего приезда в это место я чувствовал, что здесь что-то не так. Эта квартира меня словно не отпускала. Какого черта я развинтил слив в ванне? Зачем я полез в сервант? Меня как будто кто-то направлял. И от этого осознания у меня — взрослого мужика — бежали мурашки по спине.

Я совершенно не знал, что мне со всем этим делать. И сделал то единственное, что мне показалось в данном случае наиболее здравым.

Прежде чем кинуться в омут с головой, я решил выслушать свой диагноз.

Через полчаса в дверь раздался звонок.

Федя беглым взглядом оглядел квартиру и весело фыркнул:

— Ты приличнее ничего снять не мог?

Но улыбка сошла с его лица, когда он увидел то, что я держу в руках.

Я говорил, друг слушал, не перебивая. А когда я закончил, так долго молчал, что я не выдержал и с беспокойством спросил:

— Считаешь, я сумасшедший?

Федя, раскачивая перед глазами кулон на цепочке, задумчиво промолвил:

— Ты реально сумасшедший. Но не потому, что говоришь с умершими. Тебя обворовала проститутка, пока ты развинчивал сток в ванне. Серьезно?

Я издал слабый стон.

— Мне сейчас не до шуток. Что мне с этим делать?

— А что ты хочешь с этим делать?

Я смотрел на комок голубой ткани в моих руках и молчал. Там — на лестнице — Аня была такой настоящей, такой живой. Ну как поверить, что этой девушки, этого ребенка, доверчиво прильнувшего головой к бабушкиному плечу на старой фотокарточке, давно уже нет?

— Десять лет прошло…

— Срок давности еще не истек, — заметил Ост-рогов.

— Ты представляешь, как на меня посмотрят в полиции, если я расскажу им про девушку, с которой я говорил на лестнице?

— А зачем говорить про девушку?

Я непонимающе уставился на друга, а тот буднично поинтересовался:

— Ты хочешь правосудия?

— Конечно, — затряс я головой и тише прибавил: — Но я не уверен, что смогу… все это похоже на бред!

— В твоих устах уж наверняка. — Он положил на столик кулон, прищурил один глаз и промолвил: — Но если я проведу журналистское расследование на основании найденного кулона и дела об исчезновении Ани Карелиной, это уже не будет таким уж бредом.

— А как быть с тем, что я всем рассказываю, как встретил Аню и разговаривал с ней? — Я закрыл лицо руками, а затем откинулся на спинку кресла. — Федь, если мне в зале суда начнут задавать вопросы и я расскажу, кто попросил меня найти кулон, палата в дурке мне обеспечена!

Острогов рассмеялся:

— Это не понадобится. Все просто. Ты никогда не находил кулон. Ты просто фотограф, которого я нанял, когда нарыл интересное дело для расследования. И никакую Аню ты не встречал, ты лишь так сказал нужным людям, чтобы развязать их языки. По моей просьбе. Понимаешь?

Я изумленно смотрел на спокойное лицо Феди, поражаясь его изобретательности и выдержке.

— Хорошо. Я тебя понял. Но как ты выйдешь на убийцу? Мне, понятно, Аня подсказала. А тебе кто?

— А мне никто. Ребята из убойного надавят на братьев, а убийца сам расколется. Вот это, — указал он на сарафан, — весомая улика. И найдена она не у меня, не у тебя дома, а в серванте Заречиных.

Пару дней Федя взял себе на подготовку материалов для статьи, а я тем временем сделал фотографии, которые он попросил, в квартире Николая, и купил билет домой. С того момента, как я обо всем рассказал Острогову, это перестало быть моим делом. Я знал, Федя доведет начатое до конца и справедливость восторжествует.

Хотя, надо признать, я неустанно задавался вопросом: что такое справедливость и кому она нужна? Мне? Василисе Павловне? Вите? Феде, понятно, нужна громкая статья.

Он успел нарыть кое-что о втором брате. Андрей уже пять лет состоял в браке, и у него было двое детей: четырех и двух лет. Насколько справедливо лишать этих детей отца? Что за отец Андрей? Или важнее, что он за человек? Как вышло, что он убил Аню? Есть ли у него оправдание? Может ли быть какое-то оправдание убийству молоденькой девчонки?

Вопросов много, ответов ни одного. И все-таки уехал я с искренней верой, что убийца должен сидеть в тюрьме, сколько бы лет ни прошло и сколько бы детей он ни наплодил.

Я верил в это, когда Острогов мне позвонил и сообщил, что Андрея взяли и он признался в убийстве.

Я верил, что убийца должен быть наказан, когда Федя в подробностях рассказал, что Аня была изнасилована и убита пьяным соседом.

А одним августовским вечером раздался звонок. Голос Феди был мрачен.

— В деле появились новые подробности, Матвей. Заречин говорит, что был не один. С приятелем.

— Что за приятель?

— В баре познакомились. Приезжий. Квасили вместе. Имя не помнит. Насиловали вместе. Душили вместе. А тело прятал Заречин сам. Приятель под утро смылся.

Федя замолчал, словно ждал от меня каких-то комментариев. Но я тоже молчал.

— Я чего позвонил-то… — наконец заговорил друг, — ты на суд не приезжай.

— Да я и не… — Я хотел сказать «не собирался», но Федя прервал меня: