Александр Авгур - АЗАЗА [СИ]

Кровь, как обычно, стекала в таз. Я макнул в него пальцем, облизнул и поморщился. Кровь никогда мне не нравилась на вкус, но дядя Петя говорил, что это лучшее лекарство и питье во время конца света. Я вытащил старую железную кружку из духовки плиты. С силой дунул в нее, вылетевшая пыль попала мне в глаза и нос. Я чихнул. Протер внутри рукавом кофты. Потом зачерпнул полную кружку крови из тазика и начал пить. Каждый глоток давался мне тяжело. Казалось, что вот-вот все содержимое моего желудка вырвется наружу. Но я справился. Допил до конца.

— Усы! Хе! — засмеялся дядя Петя. — Вытри усы! Хе!

Я посмотрелся в грязное зеркало, висевшее на стене, и увидел на верхней губе смешные усы. Знаете, такие белые бывают, когда пьешь молоко, но тут они были не от молока и совсем не белые.

Когда она замолчала, и ее стеклянные глаза перестали молить о пощаде, мой учитель достал две ржавые ножовки. Полотна в них были с большими зубцами, предназначавшимися для распила дерева, но и кости они крошили в момент.

Разделка мяса заняла у нас около двух часов. Я изрядно устал и закурил, так что всю работу доделывал дядя Петя. Пока из моего рта летели дымные колечки, изо рта моего друга лилась песня:

Мясо он разложил по холодильникам, а голову, помыв и побрив от волос, поставил варить. Вода в алюминиевой кастрюле бурчала и пенилась, мой учитель постоянно снимал черную накипь и приговаривал:

— Твоя голова до греха довела. Варись голова, варись голова!

В тот день я наелся до отвала. Живот болел, и появилась отрыжка. Мы любили варить головы и по-дружески делили между собой самое вкусное — щеки. Кости дядя Петя собирал в мешок, что он делал с ними дальше одному черту известно.

Выходя из подвала под вечер, мы обсуждали апокалипсис и его последствия. Я много спрашивал, а дядя Петя отвечал.

— А после того как наступит этот, как его, конец света, долго мы сможем прожить?

— Думаю, долго, Витек. Нам хватит мяса, чтобы быть сытыми до конца жизни.

— Это хорошо, — довольно пробубнил я и задал свой любимый вопрос: — А когда же наступит этот конец света?

— Скоро. Очень скоро, малец. Ну, все. Беги домой, а то пади мать заругает? Скажет, шлындаешь весь день, да еще и сытый приходишь. Хе!

— Да ей плевать сытый я или голодный, — ответил я. — Опять пади горячей самогонки напилась и спит, как хорек, без памяти. Ненавижу ее. Не-на-ви-жу! Хорошо хоть отец сидит и ближайшие четыре года не будет над нами издеваться.

Он потрепал мои волосы, и я вприпрыжку побежал в свой двор, оставляя за спиной наше убежище, находившееся на территории заброшенной военной части.

Вечерело. Июль выдался теплым. Из динамика «колокольчика» висевшего на столбе звучал хит того года:

Я понял, что забыл свой нож в убежище, но возвращаться, не стал. Подумал, что заберу на следующий день, когда дядя Петя преподаст мне новые уроки выживания. Но я его больше не увидел. Это был последний день нашей дружбы.

На дворе стоял 1973 год. Никакого конца света естественно не было и в помине, он даже и не собирался наступать. Он являлся лишь частью воображения дяди Пети, старого беззубого добряка с большим секретом.

Из «колокольчика» продолжал звучать хит того лета:

На следующий день наш городок сотрясла новость о том, что милиция задержала Петра Стародуба, пожилого учителя трудов, известного мне как дядя Петя. Лучшие следователи сбились с ног в поисках психа похищающего людей, но то, что он был еще и каннибалом, стало для них, как и для всех жителей нашего маленького провинциального городка, настоящим шоком. Не мудрено, что я очень испугался того, что мой «учитель выживания» меня сдаст. Я не мог ни есть, ни спать, все думал о том, как все узнают, о моих гастрономических предпочтениях. Я не выходил из дома, у меня поднялась температура, и я очень плохо себя чувствовал. Мне казалось, что вот-вот в нашу комнату в общежитии ворвутся милиционеры с собаками и, выкрикивая мое имя вперемешку с бранью, схватят меня. В газетах напишут о маленьком людоеде, меня отправят в тюрьму, а мои родители до конца жизни будут переезжать из города в город, что бы скрыться от нападок людей. Я не могу передать словами, как же мне было страшно… Напрасно. Дядя Петя меня не сдал. За мной никто не пришел.

Шли годы, я взрослел и, не было такого дня, что бы я не вспоминал убежище и людей которых мы ели. А последние часы проведенный с дядей Петей я при всем желании не мог стереть из своей памяти. Я надеялся, что когда-нибудь это все-таки произойдет.

Спустя семь лет после поимки моего друга, меня ждала советская армия. Я должен был уйти с весенним призывом, но из-за недобора веса меня оставили на полгода и призвали только осенью.

За годы прошедшие после изучения уроков выживания дяди Пети, я порядком исхудал и ссутулился. От того цветущего, одиннадцатилетнего мальчишки не осталось и следа. Прежними были только торчащие уши. А из-за армейской стрижки «под ноль» они стали зрительно больше.

Я винил себя за всех тех людей, что лежали на столе в «столовой», за все эти загубленные жизни, за все это съеденное мясо. В моей голове появилось, как мне казалось единственное на тот момент верное решение. Я должен был заплатить болью за боль, страданием за страдание. В нашей части буйствовала офицерская дедовщина и я решил задирать «шакалов». Естественно офицерам это не нравилось и меня били по два — три раза за неделю. То, что нужно. Из меня выбили все дерьмо. Через пол года я решил что достаточно. Цена уплачена, если продолжать, то я могу и погибнуть. А этого мне совсем не хотелось.

Сентябрьское солнце светило по-летнему, наступила осень 1982 года. Я демобилизовался и вернулся домой. Мой провинциальный городок, который не когда не славился вливанием капиталов, превратился в грязное, убогое место полное безработицы, отчаянья и разгула преступности. Убийства Петра Стародуба уже не казались такими уж страшными, в нашем городе и районе маньяков развелось как грибов после теплого дождя. Преступления подобного рода стало обыденным.

Долго дома сидеть я не мог, мать пила безбожно, отца снова посадили, и денег совсем не было. Я пошел работать мясником на местный рынок к моему дальнему родственнику дяде Сереже. Он закупал мясо в деревне и продавал с хорошей накруткой. Я рубил туши на небольшие куски, некоторые из них, с приличным товарным видом выставлял на прилавок, а некрасивые и испорченные прокручивал большой мясорубкой приделанной к бетонному полу в гараже дяди Сережи и продавал в виде фарша. Дела шли хорошо целых семь лет, пока в 1989 не начался передел города серьезно взявшимися за дело бандитскими группировками.