Стивен Кинг - Томминокеры

«Поэтический караван Новой Англии» приносил наличные. Три сотни вперед и три сотни – по окончании. Купюры в обмен на грезы. «И слово стало плотью», если можно так выразиться. Но даже наличные – это еще цветочки.

Самое сладкое в этом деле – халява.

Во время турне открывается столько разных возможностей! Заказать еду прямо в номер, сделать стрижку в гостиничной парикмахерской или как-нибудь вечером выставить в коридор не повседневную обувь, а выходные ботинки (если такие имеются), чтобы их тоже отполировали до блеска.

Потом, опять же, фильмы. В кинотеатре он бы таких не увидел, там почему-то упорно требуют денег за то, что поэты, по мнению общества, просто обязаны делать бесплатно. Или за три мешка картошки за сонет (одну штуку). Конечно, фильмы в номер тоже приносили не за красивые глазки, но кого это волновало? Все записывалось на общий счет – автоматически, при помощи какого-то продвинутого компьютера. Гарденеру лишь оставалось благодарить небеса за халяву и отрываться по полной. Он посмотрел все, что смог достать: от «Эммануэль в Нью-Йорке» (сцена в манхэттенском ресторане, где героиня тискает под столом своего дружка, показалась ему верхом искусства: у Джима сразу же поднялось настроение) до «Индианы Джонса и Храма судьбы» и мультика «Яркая радуга и похитительница звезд».

«Да, вот этим я сейчас и займусь, – думал он, потирая шею и мечтая о виски хорошей выдержки. – Именно этим. Пересмотрю их заново, даже «Яркую радугу». Потом закажу три чизбургера с беконом. Один съем холодным, около трех. Ну ладно, «Яркую радугу» можно и пропустить, лучше прикорнуть ненадолго. Вечером из номера выходить не буду. Спать лягу рано. Вот так и перекантуюсь».

Бобби Андерсон, гуляя по лесу, споткнулась о трехдюймовый кусок металла, торчавший из земли.

Для Джима Гарденера камнем преткновения стал Рон Каммингс.

Разные ситуации – результат один.

«Оттого, что в кузнице не было гвоздя…»

Рон заглянул в тот же вечер, когда примерно за двести десять миль от Бостона Андерсон с Питером наконец-то вернулись домой после более чем необычного визита к ветеринару. Каммингс предложил сойти в бар и выпить по стакану, а то и по десять.

– Или так, – продолжал он с радостным возбуждением. – Опускаем все эти прелюдии, сразу надираемся в хлам!

Вот если бы он сказал это чуть помягче, Гард еще бы смог отказаться… Но вместо этого вскоре сидел у стойки, тянул шикарный коньяк и тешил самого себя старой байкой о том, что в любой момент может «завязать» – если только захочет.

Рон Каммингс… Хороший, серьезный поэт. При этом – так уж распорядилась судьба – он разве что не испражнялся деньгами. «Я – новый Медичи, – любил говорить людям Рон. – Я разве что не испражняюсь деньгами».

Его предки вот уже лет девятьсот занимались текстилем; теперь им принадлежала львиная доля южного Нью-Хэмпшира. Рона они считали помешанным, но поскольку он имел счастье родиться вторым, а первенец был в своем уме (то есть интересовался текстилем), парню позволили заниматься чем душе угодно. Он и занимался: писал стихи, читал их и вечно ходил в стельку пьяным. Гарденер ни разу не видел, чтобы этот худощавый молодой человек с лицом телезвезды ел что-нибудь, кроме соленых орешков и крекеров. Надо заметить в защиту Рона: он и понятия не имел о проблемах Гарденера с алкоголем… например, о том, что Джим едва не прикончил свою жену, когда напился.

– Ладно, – махнул рукой Гарденер. – Надираться так надираться.

Пропустив еще несколько бокалов, Рон решил, что двум столь бравым парням не стоит киснуть под писклявую фоновую музычку, которая капала здесь из динамиков под потолком.

– Душа просит чего-то такого… – высказался он. – То есть я еще сам не знаю, но…

– Бог трусов не терпит, – вмешался Гард.

Рон осклабился, хлопнул его по плечу и потребовал общий счет . Поставил размашистую подпись, а потом – уже из личного кошелька – добавил щедрые чаевые.

– Гулять так гулять!

И они вышли на улицу. Солнечные лучи пронзительно били в глаза. Внезапно у Джима появилось дурное предчувствие.

– Рон, послушай, – начал он. – Я, наверное, лучше…

Каммингс хлопнул его по плечу. На его вечно бледных щеках теперь горел румянец, обычно затуманенные глаза ярко блестели – ни дать ни взять мистер Джабс, купивший себе очередную машину [14] Мистер Джабс (Жабби) – герой сказочной повести шотландского писателя Кеннета Грэма «Ветер в ивах». Богатый повеса, крайне увлекающаяся натура, мистер Джабс покупает себе автомобиль. Но, став фанатом быстрой езды, он разбивает его, а потом один за другим приобретает новые – после каждой очередной аварии. .

– Только не надо сейчас вот этого, Джим! – взмолился Рон. – Весь Бостон с его возможностями лежит у наших ног, сверкая, как след от первой мальчишеской эякуляции…

Джим не удержался и закатился хохотом. Рон тоже прыснул.

– Вот такого Гарденера мы все знаем и любим!

– Бог трусов не терпит, – ответил Джим. – Поймаешь для нас такси, Ронни?

И тут он заметил воронку в небе. Гигантскую, черную, наползающую… Еще немного – и Гарда унесет ураганом…

Жаль только, что не в страну Оз.

Такси подкатило к бордюру, и они залезли внутрь. Водитель спросил, куда ехать.

– В Оз, – буркнул Джим.

Рон хохотнул.

– Он хотел сказать, куда-нибудь, где быстро напиваются и еще быстрее танцуют. Найдешь нам такое местечко?

– Отчего не найти, – отозвался таксист, и машина тронулась.

Гарденер обнял приятеля за плечи, воскликнув:

– Вперед, и с песнями!

– Отличный тост, – кивнул Рон.

На следующее утро Джим проснулся в ванне, полной холодной воды. Его лучшая выходная одежда (на свою беду, Гард был именно в ней, когда Рону вздумалось отправиться в свободное плавание) противно липла к коже. Пальцы побелели, точно рыбье филе, подушечки сморщились. Похоже, давно он сюда забрался. Может быть даже, вода поначалу была горячей. Джим этого не помнил.

Выбравшись и открыв отверстие стока, он заметил на туалетном сиденье бутылку бурбона. Полупустую, в каких-то масляных пятнах. Джим взял ее в руки, принюхался. От пятен едва уловимо пахло жареной курицей. Но аромат, исходивший из горлышка, был куда привлекательнее. Ох, не надо бы… Но бутылка стремительно стукнула его по зубам, и мысль осталась незаконченной. Гарденер выпил залпом. И отключился.

А когда пришел в себя, то стоял без одежды, с телефонной трубкой возле уха, и набирал чей-то номер. Он не имел представления чей… пока не услышал голос Рона. Судя по интонации, бедолага чувствовал себя еще более паршиво, хотя Гард мог поклясться, что это в принципе невозможно. Тут он как бы со стороны услышал собственные слова: