Джастин Кронин - Перерождение

– Вирус?

– Думаю, вы сами все поймете и почувствуете, – отозвался Сайкс и сказал доктору: – Впустите его под мою ответственность. Агент Уолгаст, в гермозону вы заходите добровольно, за последствия я не ручаюсь. Это понятно?

Брэд кивнул, и Сайкс с Фортсом отступили от шлюза, хотя явно ожидали, что он передумает. В самый последний момент Уолгаст обернулся.

– Где ее рюкзачок?

Фортс с Сайксом в очередной раз переглянулись.

– Подождите! – велел полковник и через минуту принес рюкзачок Эми. Вот он, розовый, с «Крутыми девчонками», к которым Уолгаст ни разу ни присматривался. А их, оказывается, три – три летящие клеенчатые фигурки с поднятыми кулачками, прилепленные к грубой ткани рюкзака. Расстегнув его, Брэд увидел: кое-что, например расческа, исчезло, но кролик Питер на месте.

– Как я пойму, в латентном состоянии вирус или нет? – перехватив взгляд Фортса, спросил Брэд.

– Догадаетесь, – уклончиво ответил доктор.

Дверь первого отсека закрылась – Брэд почувствовал, как падает давление, но тут над второй дверью вместо красного огонька загорелся зеленый. Уолгаст повернул ручку и шагнул в следующий отсек, который оказался куда длиннее первого. К потолку крепился душ с сетчатым распылителем (чтобы потекла вода, следовало потянуть за металлическую цепочку), а на полу темнело сливное отверстие. На стене висели инструкции, упомянутые Сайксом, – длинный перечень действий, в завершение которых требовалось раздеться, встать над сливным отверстием и с особой тщательностью промыть глаза. В углу отсека под потолком таилась камера слежения.

Над последней дверью горел красный огонек, к стене крепилась панель электронного замка. Как же сюда войти? Тут, очевидно по команде Сайкса, красный огонек сменился зеленым. Оставалось нажать на ручку, но Брэд мешкал. Блестящая стальная дверь выглядела тяжелой, как в банковском хранилище или на подводной лодке. Не погорячился ли он, отказавшись надеть биокостюм? Почему заартачился? Ради Эми? Чтобы вытрясти из Сайкса хоть крохи информации? Так или иначе, о решении Брэд нисколько не жалел.

Брэд повернул ручку, и в ушах раздался хлопок: снова упало давление. Он набрал в грудь побольше воздуха и шагнул в гермозону.

Грей понятия не имел, что творится. Та злополучная ночь ничего не изменила, Дэвис его прикрыл, и все последующие смены напоминали структурную формулу: он отмечался у охранников, спускался на Уровень 4, в раздевалке натягивал комбинезон, мыл коридоры и уборные, заходил в отсек, а через шесть часов выходил из него.

Вроде бы никаких проблем – только шесть часов дежурства превращались в черную дыру, пустой отсек в сознании. Нет, все задания Грей выполнял – составлял отчеты, копировал содержимое дисков, заносил в гермозону клетки с кроликами, выносил пустые, то и дело перебрасывался парой слов с Пухолом и другими лаборантами. Выполнять выполнял, но в памяти не откладывалось абсолютно ничего. Грей помнил, как вставляет карту в сканер, входит в лабораторию, – потом сознание «отключалось», а «включалось», когда он снова оказывался в коридоре.

Сквозь сито пустоты просеивались лишь обрывки воспоминаний, мелкие, но яркие, как конфетти. Увы, обрывки были настолько мелкие, что картинки или целостного образа из них не складывалось. Но потом, когда он мирно сидел в пищеблоке или в своей комнате или брел через двор к Шале, во рту появлялся странный сочный вкус, порой так внезапно, что Грей замирал. В такие моменты возникали отвлеченные мысли, чаще всего связанные с Мишкой. Поразительно, но сочный вкус заставлял вспоминать старого пса, о котором, если честно, Грей не думал уже много лет, до незабываемого дежурства, когда его угораздило заснуть и залить рвотой пол-отсека.

У Мишки воняло из пасти. Он вечно притаскивал на крыльцо дохлых енотов и опоссумов. Как-то раз нашел под трейлером кроличью нору, а в ней – целый выводок новорожденных, еще не покрывшихся шерсткой крольчат. Малышей цвета топленого молока Мишка сжевал одного за другим, смачно чавкая, словно подросток, лакомящийся в кино попкорном.

Поразительно, но полной уверенности в том, что Мишка действительно это сделал, у Грея не было.

А вдруг… Вдруг он заболел? Объявление над постом охраны на Уровне 3 теперь волновало Грея куда больше обычного. Казалось, речь шла именно о нем. «При обнаружении нижеперечисленных симптомов…» Однажды после завтрака в горле запершило, словно начиналась простуда, и Грей громко чихнул. От насморка избавиться так и не удалось, но ведь была весна: ночью холодно, а днем до пятнадцати по Цельсию. На деревьях набухали почки, горы словно затянуло зеленоватой дымкой… Между прочим, Грей с детства страдал от аллергии.

На объекте стало непривычно тихо, что Грей заметил далеко не сразу. Никто не произносил ни слова – не только уборщики, которые никогда не отличались болтливостью, но и лаборанты, солдаты и даже доктора. Изменилось все не в одночасье, не за день и даже не за неделю. Тишина напоминала крышку, медленно опускающуюся над объектом. Сам Грей вообще предпочитал слушать, недаром Уайлдер, тюремный психотерапевт, повторял: «Грей, ты чудесный слушатель». Вероятно, похвалить хотел… Впрочем, нет, на самом деле Уайлдер просто балдел от своего бархатного баритона и не упускал возможности продемонстрировать его «публике». Да, Грей был затворником, но человеческих голосов не хватало и ему. Как-то раз в столовой он насчитал целых тридцать человек, которые молча горбились над подносами. Кое-кто не ел, а просто сжимал в руках чашку чая или кофе и смотрел в пустоту. Казалось, они спят на ходу.

Сам Грей спал хорошо – крепко, сладко. Когда в пять утра (или в полдень, если накануне была ночная смена) звонил будильник, он переворачивался на бок, брал с ночного столика сигарету, выкуривал и валялся еще пару минут, вспоминая, снились ли ему сны. Чаще всего не снились.

Как-то утром Грей уже собрался приступить к завтраку – истекающие маслом гренки, два яйца, три сосиски, миска кукурузной каши (на аппетите его болезнь явно не сказалась!) – и, поднеся ко рту поджаристый ломтик хлеба, заметил Полсона. Солдат сидел рядом, буквально через стол, уставившись на нетронутую яичницу. Выглядел он отвратительно: лицо стало не худым, а истощенным, кости едва не прорывались сквозь кожу. На мгновение, на какое-то мгновение их взгляды встретились, и Полсон отвел глаза.

Вечером, отмечаясь у Дэвиса, Грей спросил:

– Слушай, ты же знаешь Полсона?

За последнее время Дэвис тоже заметно приуныл – никаких больше скабрезностей, порножуралов и наушников с жуткой скрежещущей музыкой. Грей гадал, чем же занимается Дэвис сутки напролет, хотя с таким же успехом мог строить догадки относительно себя.