Джастин Кронин - Перерождение

На бронированных грузовиках «светлячков» перевезут в Гранд-Джанкшен, а оттуда поездом – в Уайт-Сэндс. Сам Ричардс после полного завершения проекта в Колорадо собирался купить недвижимость где-нибудь на севере Канады.

По окончании колорадского этапа в первую очередь следовало уничтожить обслугу, затем лаборантов и бо́льшую часть солдат-охранников, особенно свихнувшихся, вроде Полсона. После утреннего происшествия у дебаркадера Ричардс просмотрел его досье. «Деррик Дж. Полсон, двадцать три года, поступил на службу сразу по окончании средней школы в Гластонбери, штат Коннектикут. Год воевал на Ближнем Востоке, вернулся в США… Криминальное досье отсутствует. Коэффициент умственного развития – 136…» Этот умница мог запросто учиться в колледже или в офицерской школе. На объекте служил уже двадцать три месяца. Дважды повергался дисциплинарным взысканиям за то, что засыпал во время дежурства, и однажды – за несанкционированное использование электронной почты.

На первый взгляд отличный, перспективный солдат, но Ричардса тревожило то, что Полсону было известно – или могло быть известно. Ричардс безошибочно почувствовал неладное – не в словах, и не в поступке Полсона, а по лицу Картера, когда открылась дверца микроавтобуса. Бедняга точно привидение увидел или кого пострашнее. Доступ на Уровень 4 имели лишь уборщики, лаборанты и доктора. Но ведь солдатам надо было как-то коротать многочасовые дежурства, вот они и строили бредовые догадки, ну и в столовой черт знает о чем болтали. Только Ричардс не сомневался: Полсон напугал беднягу Картера чем-то большим, чем догадка.

Может, ему сны снились. Может, они снились всем солдатам.

А вот Ричардсу снились монахини. Между прочим, та часть операции ему совершенно не понравилась. Когда-то давно, чуть ли не в прошлой жизни, он учился в католической школе. Сморщенные сучки-монахини весьма почитали порку, но он их уважал: скажут, как отрежут! Поэтому бойня в монастыре пришлась Ричардсу не по нутру. Почти всех сестер он застрелил спящими, но одна, как назло, проснулась и открыла глаза, точно ждала его. Она стала жертвой номер три – не сморщенная летучая мышь, а молодая и миловидная. Монахиня увидела его, закрыла глаза, прошептала молитву, и Ричардс застрелил ее через подушку.

Впрочем, одной монахини Ричардс недосчитался – свихнувшейся Лейси Антуанетт Кудото. В файлах епархии обнаружился результат ее психиатрического освидетельствования. Нет, этой дуре никто не поверит, а если и поверит, след все равно оборвется в западной Оклахоме, где якобы свихнувшиеся агенты ФБР застрелили деревенских копов и взорвали десятилетнюю развалюху «шеви-тахо» (чтобы восстановить уничтоженный автомобиль, понадобятся пинцет, микроскоп и пара тысячелетий!).

Все-таки жаль, что пришлось застрелить ту молодую монахиню!

Ричардс сидел в своем кабинете и смотрел на мониторы системы безопасности. Судя по временной отметке, было 22:26. Уборщики суетились у гермозон – ввозили клетки с кроликами, которых «светлячки» не ели. Началась голодовка с Ноля, а с появлением Картера или парой дней позже перекинулась на остальных. Причина оставалась загадкой, но если Управление по специальным видам оружия возьмет «светлячков» под свое крыло, голодать им не придется. Ричардс к этому времени надеялся заниматься подледной рыбалкой и строить и́глу.

Ричардс взглянул на гермозону Эми. У кроватки девочки дежурил Уолгаст. Сайкс принес ему портативный биотуалет, который завесил нейлоновой шторкой, и койку. Только Уолгаст не спал, он сутками не отходил от девчонки, держал ее за руку, что-то ей рассказывал. Что именно, Ричардса не интересовало. Тем не менее он смотрел на них часами, так же, как на Бэбкока.

Взгляд, как намагниченный, метнулся к гермозоне Бэбкока. Джайлс Бэбкок, Субъект номер Один, висел на прутьях вниз головой. Жуткие оранжевые глаза смотрели прямо в камеру, челюсти бесшумно жевали воздух: «Ты принадлежишь мне, Ричардс, а я – тебе. Мы все для кого-то предназначены. Я – для тебя».

«Да-да, конечно, – думал Ричардс. – Катись, катись куда подальше!»

На поясе зазвонил внутренний телефон.

– Пост охраны у главного входа! – представился звонивший. – Сюда какая-то женщина пришла.

Ричардс взглянул на монитор, который показывал караулку: часовые, как обычно, дежурили парами – один прижимал к уху телефонную трубку, другой держал наготове автомат. Женщина стояла чуть поодаль, точно пряталась от яркого света караулки.

– Так в чем проблема? – удивился Ричардс. – Гоните ее.

– Сэр, проблема именно в этом, – отозвался часовой. – Ее не прогнать! Машины рядом нет. Судя по всему, она пешком пришла.

Вглядевшись в монитор, Ричардс увидел, как первый часовой бросил радиотрубку и снял с плеча автомат. «Эй! – закричал он. – Не приближайся! Стой, не то стрелять буду!» Затрещали выстрелы, часовые умчались во мрак, но брошенная в грязь радиотрубка позволила Ричардсу расслышать еще два выстрела. Прошло десять секунд, двадцать, и часовые вернулись ни с чем, как тут же догадался по их виду Ричардс.

Первый часовой поднял трубку и посмотрел в камеру.

– Сэр, она сбежала. Разыскать ее?

Господи, только этого еще не хватало!

– Что хоть за женщина?

– Чернокожая, говорит с иностранным акцентом, – ответил часовой. – Заявила, что ищет какого-то Уолгаста.

Брэд не умер от вируса – ни сразу, ни в следующие два дня. На третий он рассказал Эми историю.

– Жила-была девочка. Совсем крошка, еще меньше тебя. Звали девочку Ева. Мама и папа очень ее любили. В ночь после ее рождения папа взял Еву из колыбельки, стоявшей в палате, где они втроем ночевали, и прижал к себе. Отныне девочка стала его частью. По-настоящему, без всякого преувеличения, она поселилась в его сердце.

Над кроватью притаилась камера слежения – кто-то подсматривал и, вероятно, подслушивал, только Брэда это не беспокоило. Время от времени заходил Фортс, брал у Эми кровь, менял препараты на штативе капельницы, а Уолгаст все говорил и говорил: он рассказывал Эми историю, которую прежде не доверял никому.

– А потом с сердцем Евы что-то случилось. Оно… – Брэд невольно коснулся своей груди. – Оно стало усыхать. Тело росло, а сердце усыхало. Вскоре перестало расти и тело. Папа мечтал отдать Еве свое сердце, ведь оно принадлежало ей с самого начала. Оно билось только для Евы. Папа хотел, но, разумеется, не мог. Никто не мог ничего сделать, и, когда Ева умерла, папино сердце умерло вместе с ней. Евиным родителям стало трудно любить друг друга: их любовь наполнилась грустью и тоской по бедной малышке.

Брэд рассказывал все без утайки, душу изливал. С окончанием исповеди закончился день.