Роберт Говард - Боги Бал-Сагота (сборник)

Я согласно кивнул – и мог бы поклясться, что он вздрогнул.

– Пардон, мсье. Не смею более докучать вам.

Он двинулся к выходу, но на пороге остановился и вернулся назад.

– Мсье, – горячо прошептал он, – что бы вы ни делали, не забудьте запереть дверь сегодня ночью!

С этими словами он удалился, оставив меня провожать его недоуменным взглядом.

Под крики пирующих, доносившиеся снизу, я задремал, и сон мой – несмотря на усталость, а, может, и благодаря ей – не отличался глубиной. Нет, я не проснулся до самого утра, но звуки словно бы проникали сквозь завесу дремоты: раз мне показалось, что кто-то снаружи толкает и дергает запертую дверь.

Как и следовало ожидать, на следующий день большинство гостей пребывали в наигнуснейшем расположении духа и провели в спальнях большую часть утра, если не весь день до вечера. Кроме дона Винсенте, трезвыми из мужчин остались лишь трое: де Монтур, испанец, назвавшийся де Севильей, и я. Испанец не прикасался к вину вовсе, де Монтур же выпил невероятно много, но это не сказалось на нем ни в коей мере.

Дамы приветствовали нас весьма благосклонно.

– Воистину, синьор, – заметила шалунья Марчита, подавая мне руку так любезно, что я едва не захихикал, – я рада видеть, что среди нас есть джентльмены, предпочитающие наше общество чаше вина, ибо большую часть мужчин сегодня утром постиг удивительный конфуз.

Внезапно в ее чудесных глазах сверкнуло крайнее возмущение.

– Сдается мне, – продолжала она, – прошлой ночью кто-то был слишком – или же недостаточно – пьян, чтобы помнить о благоразумии. Ибо, если только мои скромные чувства меня не обманывают, среди ночи кто-то ломился в мою дверь.

– Ха! – воскликнул я, тут же придя в ярость. – Какой-нибудь…

– Нет. Тише, – перебила она, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что мы одни. – Не странно ли, что синьор де Монтур, прежде чем отправиться спать, наказал мне накрепко запереть дверь?

– Странно, – пробормотал я, решив до времени умолчать о том, что и мне он советовал то же.

– И не странно ли, Пьер, что синьор де Монтур выглядит так, будто не ложился всю ночь, хоть и покинул банкетный зал еще раньше, чем ты?

Я только пожал плечами. Порой женские фантазии действительно очень странны.

– Сегодня ночью, – шаловливо шепнула она, – я оставлю дверь открытой. Посмотрим, кто попадется в ловушку!

– Ты не сделаешь этого.

Оскалив зубки в пренебрежительной улыбке, она показала мне маленький острый кинжал.

– Послушай, бесенок. Де Монтур дал мне тот же совет, что и тебе. Что бы он ни знал, кто бы ни шастал по коридорам прошлой ночью, целью его было, скорее, убийство, чем амурные приключения. Держи дверь на запоре. Ведь с тобой делит спальню леди Изабель, не так ли?

– Нет. А служанку я отошлю на ночь в бараки для рабов, – протянула она, проказливо глядя на меня из-под полуопущенных век.

– Послушать тебя – тебе будто вовсе не дорога собственная репутация, – сказал я со всей прямотой юноши и давнего друга. – Осторожнее, мадемуазель, иначе посоветую твоему брату тебя отшлепать.

Засим я отошел выразить свое почтение Изабель. Португалка была полной противоположностью Марчите – девицей застенчивой, скоромной, не столь ослепительной, как итальянка, но изысканно – почти по-детски – привлекательной. Одно время я подумывал… Хэй-хо! За молодость и глупость!

Пардон, мсье. Мысль старика отклонилась в сторону. Не обо мне здесь речь, а о де Монтуре – о де Монтуре и крысомордом племяннике дона Винсенте.

Перед воротами замка, удерживаемая на расстоянии португальскими солдатами, сгрудилась толпа вооруженных туземцев. Среди них было несколько десятков молодых мужчин и женщин – обнаженных, закованных в ошейники, соединенные общей цепью. То были рабы, захваченные неким воинственным племенем и приведенные на продажу. Дон Винсенте осмотрел их всех лично.

Последовал долгий яростный торг, от коего я быстро устал и отошел прочь, не понимая, как может столь благородный человек, как дон Винсенте, опуститься до торговли.

Но тут явился один из жителей близлежащей деревни. Он прервал торг, обратившись к дону Винсенте с долгой и страстной речью, и я вновь подошел к ним.

Посреди их разговора явился и де Монтур, и вскоре дон Винсенте повернулся к нам.

– Один из деревенских лесорубов, – сказал он, – прошлой ночью был разорван на куски леопардом или другим подобным зверем. Сильный молодой мужчина, из неженатых.

– Леопардом? Они видели зверя? – внезапно спросил де Монтур.

Дон Винсенте ответил, что нет – зверь явился среди ночи и скрылся в ночи. Услышав это, де Монтур поднял дрожащую руку и провел ладонью по лбу, словно утирая холодный пот.

– Взгляни-ка, Пьер, – молвил дон Винсенте. – Тут у меня есть раб, который – чудо из чудес – просто жаждет стать твоим. Хоть и одному лишь дьяволу известно, почему.

С этими словами он вывел ко мне из толпы тощего молодого парня, почти подростка, главным достоинством которого казалась ослепительная веселая улыбка.

– Он твой, – сказал дон Винсенте. – Хорошо обучен, из него выйдет прекрасный слуга. Обрати внимание: раб куда лучше обычного слуги – ведь все, что ему требуется, это пища и набедренная повязка. Ну, и еще немного кнута, чтоб знал свое место.

Спустя недолгое время я узнал, отчего Гола пожелал «стать моим», отдав мне предпочтение перед всеми прочими. Оказалось, дело в моих волосах. Подобно многим денди тех времен, я носил длинные завитые локоны, ниспадавшие на плечи. Волею случая, кроме меня такой прически не носил больше никто, а Гола, любуясь ею, мог просиживать в безмолвном восхищении по нескольку часов кряду – или до тех пор, пока я, устав от его немигающего взора, не прогонял его пинком.

В тот же вечер едва сдерживаемая неприязнь между бароном фон Шиллером и Жаном Десмартом дошла до крайности и обернулась скандалом.

Причиной, как обычно, была женщина – Марчита, напропалую флиртовавшая с обоими.

Это было крайне неразумно с ее стороны. Десмарт был необузданным юным глупцом, а фон Шиллер – просто похотливым скотом. Но, мсье, где вы видели, чтоб женщина вела себя разумно?

Немец попробовал добиться от Марчиты поцелуя, и их с Десмартом вражда тут же переросла в жажду убийства.

Вмиг зазвенели шпаги, но прежде, чем дон Винсенте успел приказать обоим остановиться, между бойцами оказался Луиджи. Двумя сильными ударами он выбил шпаги из их рук.

– Синьоры, – с тихой яростью в голосе сказал он, – достойно ли благородных людей драться из-за моей сестры? Ха, клянусь копытом сатаны – я уложил бы вас обоих! А ты, Марчита, немедля ступай к себе и не смей покидать комнату без моего позволения.

И она послушалась. Несмотря на всю ее независимость, никому не хотелось оказаться лицом к лицу с тонким, женоподобным Луиджи, когда зубы его обнажены в тигрином оскале, а в карих глазах мерцает хищный огонек.