Адам Нэвилл - Ритуал

Если подумать, он тоже всегда поддерживал изгоев. Дружил с неудачниками и аутсайдерами. Он был последним, кого должны прикончить эти парни. Просто лузерам всегда хочется возвыситься над другими. От этой мысли собственная жизнь показалась Люку еще более бессмысленной.

– На хер!

Его собственная слабость, ошибки и недостатки казались жалкими по сравнению с «Блад Френзи». У него даже не получалось быть по-настоящему плохим, а эти парни, по крайней мере, сознательно шли к этому. Люку захотелось смеяться. Он понял, что сходит с ума. Наконец-то. Давно пора. Хуже уже не будет.

Может, его действительно привела сюда какая-то страшная карма. Чтобы он прочувствовал все на собственной шкуре.

Люк ухмыльнулся, обнажив окровавленные зубы.

– Я хотел забыться здесь. Хотя бы ненадолго. Хотел провести пару дней с друзьями. Только и всего! – воскликнул он, обращаясь к Богу, к существам на чердаке, ко всем, кто его слышал. Он просто хотел вырваться из мира, в котором не ужился. Его работа, убогая квартира, постоянные ежедневные разочарования, старение – он погряз в этом, хотел перемены и получил ее.

Люк улыбнулся и захихикал, на губах запузырилась кровь. Внезапно он почувствовал, что сошел с ума. Стал диким и свободным от бремени собственного «я».

За дверью раздался стук тяжелых ботинок Локи. Спасибо, что Локи его еще не убил. У него есть немного времени, чтобы привести голову в порядок. Он снова обратил на себя внимание и взял себя в руки.

Дверь открылась. Вошел Локи. Он был весь в поту. Грим стекал на бороду и капал на футболку «Сатирикон». Руки были красного цвета.

– Локи. У тебя тушь течет, дружище.

За гигантом в комнату проследовала старуха. Она несла поднос. На нем стоял другой деревянный кувшин и деревянная миска с дымящимся содержимым. От запаха мяса и подливки у Люка перехватило дыхание.

Локи ухмыльнулся.

– Скоро из тебя тоже потечет, мой друг. Я с нетерпением жду этого момента. Вот будет шоу! Может, даже снимем на видео.

– Вызови уже свой Рагнарок! Вызови! Вы же это можете, Локи. Только вам не повернуть время вспять. Гребаные дикари. Варвары.

– Спасибо, Люк. Теперь ты начинаешь понимать, как викинги поступают с иноземцами, которые не жалуют Одина.

– Знаешь, я тут подумал, пока лежал. Нехорошо будет, если ваша семейка распадется. Вы же неспроста живете вместе. Тогда не было бы никаких «Блад Френзи», да? Похоже, тебя с раннего возраста имели в задницу, Локи.

– Мистер психолог, ты несешь полную чушь.

– Ты банален, дружище. Весь ваш Рагнарок – это поймать пару туристов. Или какого-нибудь бедного священника. Ты большой кусок дерьма, Локи.

– Люк, я напоминаю тебе, что ты здесь гость. – Локи помахал пальцем перед лицом у Люка. – Очень скоро я отдам тебя лесному Богу. Ему расскажешь свою теорию. Пока он будет рвать из тебя кишки. А потом забросит на дерево, как животное.

Локи ухмыльнулся.

Люк расхохотался. И смеялся, пока все покалеченное лицо не заболело.

– Говоришь, вы – самая злая группа в мире? Серийные убийцы, вызывающие демона. Очень по рок-н-ролльному, Локи. Ничего не скажешь. Но все это – дерьмо. Ты – фантазер. Все это чушь, достойная игры «Подземелья и Драконы», дружище. Ты вторичен.

– А ты ходячий труп, Люк. Или, точнее, лежачий.

Старуха поставила поднос рядом с кроватью. Рот Люка наполнился слюной.

– Тебе пора поесть, Люк. И хватит болтать. – Локи посмотрел на тарелку и поморщил нос. – Я хочу, чтобы тебе было лучше, мой друг. Потому что это твоя последняя трапеза.

– Можешь остановить все прямо сейчас.

– Это невозможно.

– Локи. Дай мне убежать. Дай мне шанс выбраться отсюда.

Он ухмыльнулся.

– Пожалуйста, ешь. Не усложняй все. Я не такой говнюк, как Фенрис, и не стану над тобой… хм… подтрунивать.

– У моих друзей остались семьи. Я хочу снова увидеть свою собаку. Вот и все. Большего не прошу.

Локи улыбнулся.

– Ты ешь. Потом мы тебя подготовим. Сейчас я оставлю тебя одного. – Он направился к двери, потом остановился и обернулся. – Эй, Люк. Если попытаешься выбраться отсюда или выкинешь какую-нибудь глупость, я разрешу Суртр резать тебя, как она хочет. Ей не терпится пустить тебе кровь, Люк. Поэтому мы с ней договорились. Я сказал ей: «Если Люк снова попробует сбежать, можешь отрезать ему все пальцы на ногах. Можешь уделать его в хлам». И знаешь еще что, Люк? Люк?

– Что?

– Я не шучу.

Локи оставил его наедине со старухой.

Старуха занималась приготовлениями. Люк чувствовал нежное прикосновение ее маленьких рук. Наблюдал, как игрушечные пальцы срезают с него грязное нижнее белье, обнажая глубоко въевшуюся в тело грязь. Когда он вздрагивал от близости больших старых ножниц к гениталиям, она успокаивающе ворковала. Подушечки ее пальцев были грубыми и жесткими, как и лицо, но само прикосновение нежным, пока она обмывала ему щеки и распухший нос, гладила покрывшийся кровавой коркой лоб.

Она осторожно и аккуратно кормила его, засовывая старой деревянной ложкой теплую тушенку в распухший рот. Затем, придерживая за затылок, помогла проглотить вареную свеклу. Все порезы на лице и голове смазала какой-то черной мазью, пахнущей мхом и дождем.

Ее маленькие, похожие на обсидиановые камешки глаза смотрели из глубины невероятно морщинистого лица. Казалось, они все время улыбались, пока она обрабатывала его связанное в смердящей кровати тело. А еще в ее глазах было тепло. Подлинное тепло, и он чувствовал это. Хотя с такой же симпатией она могла относиться к любимой курице, барану или поросенку. Он значил для нее не больше домашнего животного. Он был важен и ценен, но лишь для утоления голода другого, более древнего существа.

Она вспоминала старые добрые времена. Обмывала его словно труп. Как когда-то другие старые женщины с нежными руками обмывали и одевали тела ее родных. Она жила бок о бок с мертвыми. Возможно, научилась этому ритуалу у своих, еще живых, но уже обратившихся в прах предков с чердака. А может, ей доводилось готовить и других бедолаг. Прежде чем отдать их тому могущественному, противоестественному существу, правящему в этих черных лесах. Отдать.

У Люка участилось дыхание. Он вспомнил другой чердак и черную морду с влажными бычьими ноздрями. Вспомнил изношенные, но крепкие и длинные как мечи рога. Как давно жило оно в той сырой тьме?

– Боже. Боже мой. Пожалуйста, – выдохнул он и попытался сесть.

Старуха подошла ближе и удержала его, нежно коснувшись лба, словно успокаивая ребенка, которому приснился кошмар.

Проглотив панику, он с радостью встретил ее руки и тихие слова, смысла которых не понимал. Ее тельце под пыльным, черным, натянутым под самое морщинистое горло платьем было очень твердым. Но он доверчиво уткнулся ей в грудь и разрыдался.