Адам Нэвилл - Ритуал

Ее связь с молодежью вызывала любопытство. Она не была им ни родственницей, ни другом. Но их союзником тоже. Во время услышанного спора он начал интуитивно понимать или даже надеяться, – хотя надежде доверяться опасно, – что старуха выступает в роли вынужденного хозяина или пошедшего на компромисс сообщника. И, похоже, она была решительно против того, чтобы Люк видел то, что Локи хочет ему показать.

После утренней попытки побега, во избежание дальнейшего сопротивления, его запястья и лодыжки были связаны нейлоновыми хомутами. У него отняли последнюю привилегию на самостоятельное передвижение.

Дверь в комнату открылась.

Стараясь сохранять бесстрастное лицо, Люк следил за глазами старухи. Она тоже смотрела на него. Ее маленький рот был угрюмо сжат.

На поясах у Локи и Фенриса висели зачехленные ножи, но ружья с ними не было. Чтобы он мог идти, Фенрис разрезал пластмассовый шнурок на лодыжках.

Люка подняли с кровати за связанные запястья, выволокли из комнаты и потащили по коридору направо, куда-то наверх, во тьму дома, а не вниз, на улицу.

В конце тесного прохода стояла, загородив собой подножие лестницы, старуха. Лестница была такой маленькой и узкой, что Люку показалось, будто она построена для детей. В янтарном свете лампы, которую нес Локи, ее глубоко посаженные глаза блестели черной злобой и страхом. Как у матери, боящейся за свое потомство.

Потом старушка резко развернулась и, громко стуча ногами, поспешила вперед, словно ей захотелось первой подняться по лестнице. Поняв, что болтливую и дерзкую молодежь не остановить, она двигалась на удивление быстро. Глядя на ее маленькое, заканчивающееся лохматой белой головой тельце, поспешно шевелящее скрытыми под длинным старым платьем конечностями, Люк с содроганием отметил ее сходство с жуткой, внезапно ожившей куклой.

Подталкиваемый сзади Фенрисом, Люк почувствовал запах древности. Он протискивался вслед за неуклюжим Локи по узкой темной лестнице, словно в чью-то жаркую, нечистую пасть. Чердак имел собственный дух. Холодный, пахнущий пылью воздух, собирающийся под покоробленными балками, спускался вниз, смешиваясь с густым смрадом мертвой плоти. Люк узнал этот запах. Так пахли давно высохшие тушки птиц и грызунов, чьи останки превратились в окаменелый налет. Такой же запах был, когда он обнаружил залежи дохлых крыс на чердаке своей съемной квартиры в Западном Хэмпстеде.

Его подтолкнули ближе к верху лестницы, и у него екнуло сердце. Глаза жгло от неспособности мигать. Что-то жило там – он слышал ночью. Сам факт того, что оно живет среди этого ужасного смрада, напрочь отбил у Люка желание его увидеть.

Локи со своим ростом еле протискивался между древними балками, досками и стеной, покрытой сухой, покоробившейся штукатуркой. Янтарный свет от покачивающегося у Локи в руке масляного фонаря падал ему под ноги, и Люк иногда видел маленькие, сильно потертые ступени.

Девчонка осталась внизу. На ее пухлом лице застыло выражение тревоги или даже испуга. Бледно-голубые глаза выпучены в благоговейном страхе перед тем местом, куда толкали Люка ее компаньоны. Наверху было нечто, что она видела раньше, но не хотела видеть снова.

Люк продолжал подниматься наверх, упираясь и спотыкаясь. К порогу черного пространства, куда его толкали и тянули Фенрис с Локи.

За пределами ореола от фонаря царила тьма. Гигант вдруг прикрыл огромной рукой стеклянный абажур и убавил в нем огонь, словно стараясь защитить чьи-то чувствительные глаза.

Лишь тонкая полоска тусклого дневного света проникала сквозь дырку в низкой черепичной крыше. Это была верхняя точка дома. Кульминация всех его ужасов и тайн. Стены, лестницы и балки не только поддерживали старое строение, но и скрывали то, что жило в нем. Изолировали и оберегали его самого и его долговременное предназначение. Люк буквально чувствовал предстоящее откровение, которого предпочел бы избежать. Он не мог даже глотать от страха. Тщетно пытался не думать о том, что еще можно найти в этих старых местах, среди древнейших лесов Европы.

Очутившись внутри чердачного пространства, Локи и Фенрис впали в безмолвное благоговение.

Чья-то вонючая ладонь скользнула по лицу и прикрыла Люку рот, чтобы тот тоже соблюдал почтительную тишину. Это был Фенрис. Тощая грязная рука плотно зажала ему губы. Костлявое плечо и грудь уперлись в спину, толкая дальше во тьму. Люк посмотрел себе под ноги.

Откуда-то слева лился янтарный свет. Старый масляный фонарь был поставлен на пол. Локи сгорбился рядом, прислонившись плечом к покатой крыше. Он взглянул мельком в дикие глаза Люка, затем повернул голову и поднял фонарь, направив тусклый свет так, чтобы тот увидел. Увидел все.

Грязный свет залил пространство, и Люку захотелось закрыть глаза и больше их не открывать. Фонарь высветил длинную прямоугольную мансарду со скошенными стенами, проходившую вдоль всего верхнего этажа. Из-под центральной балки под откос спускался низкий потолок, под которым Люк едва мог стоять в полный рост. Дальний край чердачного пространства оставался в тени. Но слева и справа от себя Люк видел отлично.

Та жуткая лесная церковь не годилась для них. По какой-то причине эти мертвецы были принесены в дом и хранились здесь.

Маленькие, тощие тела стояли или сидели вдоль стен, скрестив поблескивающие костлявыми коленями ноги и склонив безволосые головы. Раскрытые рты придавали пергаментным лицам рассеянное, сонное выражение.

Это были маленькие люди. Их одежды либо почернели и прилипли к тощим остовам, либо полностью выцвели и висели пыльными балахонами на хрупких тельцах.

Некоторые фигуры были связаны по рукам лохмотьями. Чуть дальше стояли грубые деревянные ящики, набитые пыльными костями и луковицеобразными черепами. От других обитателей усыпальницы остались лишь пирамиды из костей, пыли и мусора. В маленьких ящиках ютились другие тела. Их останки хорошо сохранились. Кожа была темная и жесткая. Безволосые головы упирались в резные стенки древних гробов. Еще одна пятнистая фигура была посажена во что-то вроде березовой кадки, из которой она ухмылялась, глядя в вечность.

Фенрис настойчиво подтолкнул Люка вперед, и тот увидел еще с десяток вертикально установленных желтоватых фигур. Казалось, их безгубые рты вот-вот заговорят. В темноте Люку показалось, будто их незрячие бумажные глаза чуть повернулись на свет. Проглядывающая из-под затвердевшей темной ткани плоть еще не окаменела. Блеск кожи выдавал ее эластичность, но Люк не хотел этого замечать.

В конце чердака он увидел старуху. Ее лицо было непроницаемо. Она стояла, полускрытая тенью, рядом с двумя маленькими, съежившимися фигурками, облаченными в подобие пыльных черных риз или халатов. Они сидели на маленьких деревянных стульях. Древних стульях. Детских стульях. Бок о бок, как маленькие король и королева, запертые в возведенной в их честь гробнице.