Грим - Котельная номер семь [СИ]

Этой осенью Борисов с трудоустройством несколько припозднился. И вышел не в октябре, как в былые годы, а двумя месяцами позже. Устраивался он только на зиму. Котельных в городе было много, и поработать он успел едва ль не на всех. Ежегодно, с октября по апрель включительно. После чего увольнялся и несколько месяцев существовал на пособие. В этом году и уволиться раньше пришлось — в феврале, в разгаре загула, после которого он бросил пить и продержался уже восемь месяцев. Даже жизнь стала казаться иной — интересней, прекрасней. Были попытки уйти в завязку и раньше, но кончались всегда одинаково: привычный мир не хотел отпускать. Этот мир хватал его своими липкими лапами и тянул на дно, опуская ниже преисподней, какой ему казалась порой кочегарка. Он теперь возвращения к прошлому пуще смерти боялся.

Разговор в подсобке становился громче. Приятели принялись распоясываться. Бутылку уже не прятали, нагло выставив ее на стол.

Первый котел тем временем догорел. Павел занялся его чисткой, подгребая длинной кочергой шлак и вываливая его в тачку. Помещение мигом наполнилось дымом, теплом, пеплом. Павел отметил, что котлы отличались исполнением. Первый был более древний, с колосниками. У второго, который находился сейчас в работе, уголь укладывался непосредственно на рубашку из труб.

Он нагрузил первую тележку, набрав полную грудь дыма и пыли. Потом зашел за телогрейкой в подсобку, злясь на гостей, нарушивших условия собственного пребывания, хотя ничего другого, конечно, от них не ожидал.

— Допили? Выметайтесь, — хмуро сказал он.

— Я из твоего стакана не пил, — огрызнулся небритый, хотя для Борисова разницы не было, из каких стаканов они пили и будут пить.

Его более мохномордый друг лишь посмеивался в бороду. Борисову захотелось взять эту морду за бороду и вывести вон. Но он взял себя в руки. Пусть подежурят у телефона, пока он вывезет шлак.

Проходя мимо, он бросил взгляд на стрелку прибора: слово, что выписывало перо, увеличилось на одну букву и было: хана…

Он удивился. Испугался. Успокоился. Не факт, что хана — ему. Самописец продолжал работать. Подождем, что дальше выйдет из-под пера. Быть может, последуют разъяснения. Быть может, это шутка электрослесаря, хитроумно настроившего прибор таким образом.

— Новенький… — услышал он спиной голос небритого. — Прошлый то ли уволился, то ли отравился, то ли с ума сошел.

Бородатый буркнул что-то, что Павел не разобрал.

Он выкатил груженую шлаком, чадящую тачку. Вывалил содержимое между столбом и уборной, на равном от них расстоянии, чтобы ни то, ни другое не воспламенить. Поглядел на краснеющий шлак. Поднял голову к небу — звезд не было. Ветер стих. Бросил взгляд на балкон, на соседний дом. Нет, девки не было. Этот окраинный квартал, населенный жителями, собирался отходить ко сну. Он подышал пару минут морозным воздухом и загнал тачку внутрь.

Он не заметил, как они вошли, четверо. Не глядя на него, не испросив разрешения. Прошли мимо, оттолкнув, даже отбросив его с пути, хотя места им, чтобы пройти, было достаточно. Тачка им больше мешала, но тачку не тронули, а его отшвырнули так, что он лицо чуть себе не расквасил об обмуровку котла.

Вошли в подсобку. Молодые, четверо. Среди них был и тот, который уже совался час назад. Которого он выгнал, за крысу приняв.

Один за другим выкатились предыдущие гости. В буквальном смысле причем. Первый свалился на кучу угля. Второму удалось устоять, ухватившись за тачку. Подобрали шапки и, что-то бормоча, вышли.

Еще не легче. Тачку к этому времени он уже наполнил, и чтоб не чадила, выкатил и выгрузил. И лишь тогда заглянул в подсобку.

Они уже выставили водку, не таясь, не боясь и не обращая на него ни малейшего. Развернули его сверток, вынули и выложили на стол все, что было ему в ночь приготовлено.

— Эй, — напомнил о себе Павел.

— Пошел вон, — сказал крысиный. Не иначе, он, плохиш, всю команду привел.

— Это кто? — спросил другой, в черной вязаной шапочке, закрывавшей лоб до бровей.

— На кочегара похож, — сказал плохиш.

— Не бухти, кочегар, — сказал этот, другой. Видимо, он здесь за главного был. — Если вымоешься — за стол пустим.

— Лучше валит пускай, пока самого в топку не кинули, — сказал плохиш. — Как Лазо.

— Я сейчас милицию вызову, — пригрозил Павел, хотя понимал, что такие угрозы здесь не подействуют. Кто ее нынче боится, милиции, кроме мирных, законопослушных, тихоньких?

— А он не трус. Да, Эдик? — обратился плохиш к главному. — Не боится ставить нас в неловкое положение.

— Мы — отморозки, — сказал Эдик. — Тираним таких, как ты. Лучше иди погуляй где-нибудь до утра.

— Хотите, чтобы весь квартал замерз? — сказал Павел.

— А нам плевать. Мы не местные. И сейчас наши еще подойдут.

Обычно Павел в бутылку не лез. Да и долгое время далек уже был от бутылки. Но обидно стало за себя, за приготовленный Томой ужин.

— А там не ваших, неместных, местные бьют?

— Где?! — встрепенулись тираны.

— Да там, за домом. — Павел кивнул в направлении полуразрушенного. — Сейчас тачку выгружал, вроде хлещутся. А потом гляжу — погнали неместных.

Они вскочили, один за другим выбежали. Первый, второй, третий. А где же четвертый? А вот он, вышел из-за котла. Где справлял небольшую нужду, наверное.

— А где наши? — забеспокоился плохиш, заметив, что бытовка пуста.

— Ваши все вышли.

— Куда? — удивился плохиш.

— Показать?

Зло вскипело. Павел взял его за шкирку и вышвырнул вон. Вылетая, тот задел плечом огнетушитель, висевший в тамбуре на стене. Павел поправил его. Полагалось иметь еще ящик с песком, но его не было.

Дверь имела три засова. Посредине, внизу и вверху. Он задвинул все три. Угля, того, что внутри кочегарки, хватит ему до утра. Чистить второй котел предстоит тоже утром. Так что можно всю ночь на улицу не высовываться. И не обращать внимания на удары в дверь — это тираны ворота таранили, угрожая, крича, обещая жестоко расправиться. Обыденная рутинная кочегарская жизнь. Не в первый раз на него напали. И еще когда-нибудь нападут. Но можно и тиранами манипулировать, изучив алгоритм их поведения.

Самописец застыл на слове хана, но перо дрожало. Возможно все же собиралось продолжить и сообщить — кому именно?

Он вернулся в подсобку. Стол был уставлен бутылками. Еда разложена. В стаканы налито. Хотя даже помыть их, захватанные, не удосужились. Водка «Столичная». Сейчас в таких этикетках она редко встречается. Он не поддался соблазну, вынес и вылил спиртное на кучу угля. Иначе, стоит только начать — и месяц долой из жизни. Да нет, месяцем не отделаешься. Жизнь долой.

Минуту спустя позвонил мастер. Спросил, как дела.

— Нормально, — сказал Павел, не желая распространяться о серии визитов. В конце концов, такое в порядке вещей.