Вадим Сухачевский - Сын палача

— Здесь кончать будем? — не слушая ее, спросил другой из пришедших, доставая из кобуры пистолет, но старший на него прикрикнул:

— А ну убери свою пушку! Еще чего — в доме пальбу устраивать! А вы, девушка, намордник бы на собачку свою надели, а то к ней и не подойдешь.

— Ингусик, Ингусик!.. — запричитала девица, надевая намордник на пса.

— А со старшим майором что? — спросил лейтенант.

Сержант, склонившись, пощупал пульс лежащего.

— Да что? Всё со старшим майором, — сказал он. — Пса бы надо — поскорей; где бы только?

— Ведите к нам, — подумав, скомандовал лейтенант. — Там, в расстрельном дворе, и — того.

Юрию нисколько не было жаль обоих — ни людоеда-пса, ни его покойного хозяина, еще большего, судя по всему, людоеда.

Два сержанта отвязали пса и повели его к выходу. Ингус шел на казнь твердо, с чувством выполненного долга, как какой-нибудь народоволец. Вслед за ним другие два сержанта вынесли труп старшего майора. На полу осталась только окровавленная шинель.

Эта шинель с самого начала показалась Юрию подозрительной. Точнее, не сама шинель, а запах, от нее исходивший. Еще раз принюхавшись, он наконец понял, что это: запах лагерной вошебойки. Там, в лагерях, робы зэков пропаривают от вшей в каком-то снадобье. А тамошние псы с младенческого возраста обучены рвать в клочья любого, от кого исходит подобный запах. При этом сотрудники вне опасности: от их шинелей такого запаха нет.

Оставшись наедине с рыдающей (очевидно, все же по обреченному Ингусу) дочерью старшего майора, Юрий спросил у нее:

— Давно у вашего отца эта шинель?

— Только что справил, — отозвалась она сквозь слезы, — месяца не прошло. — И снова за свое: — Ингусик, Ингусик!.. Бедный Ингусик!..

Васильцев перебил ее:

— В доме с тех пор посторонних не было? Я имею в виду — с тех пор, как он эту шинель себе справил.

— Нет, у нас дома никогда никого не бывает.

— Ну, хотя бы родственники.

— Нет у нас никаких родственников… Один вот Ингусик был!..

— А выходил отец в этой шинели куда-нибудь?

— Только один раз. В бильярдную… — и опять, опять про своего Ингусика.

Юрий слушать не стал — вышел из квартиры. Ему все уже было ясно.

Все было обставлено до гениальности просто. Некто (а уж Юрий-то не сомневался — кто) пробрался в эту самую бильярдную и сделал свое дело — посыпал шинель вошебойным веществом. С этого момента старший майор был обречен. Васильцев даже начал проникаться некоторым уважением к изобретательности этого сына палача.

Но вот что было странно: тот всерьез ступил на путь войны не с простыми преступниками, а с преступниками от власти, то есть с самой системой , и это означало, что тех давних предписаний и традиций Тайного Суда для него больше не существует.

Теперь даже он, Юрий, не понимал истинных целей его действий, и тем труднее было представить, чего от него нынче можно ожидать.

Старик Вяземский, вернувшись с балета «Красный мак» с несравненной Екатериной Гельцер в главной роли, уселся писать аналитическую записку:

Народному комиссару НКВД СССР

(Сов. секретно, в 1 экз.)

…а также подвергнув анализу все случаи смерти крупных работников НКВД за минувший год, я пришел к неожиданному выводу…

Писать было лень: перед глазами все еще танцевала китаяночка Тао Хоа в исполнении бесподобной Екатерины Васильевны. Отложив ручку, Вяземский задумался.

А ведь мог бы при желании и в больших чинах нынче ходить, уж никак не ниже какого-нибудь старшего майора, а то и комиссара. При его-то нужности ведомству, в котором служил все тем же аналитиком еще со времен Феликса Эдмундовича! А до того — тем же аналитиком — в царской охранке, в самом Третьем отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии.

Но и при Советах никто этого ему не ставил в вину, потому что без хорошего аналитика любое подобное ведомство слепо и глухо.

Да и чины-то предлагали, очень даже предлагали. Но он упорно отказывался. Вон сколько их, всяких чинов, перестреляли и при Менжинском, и при Ягоде, и при Ежове, и при нынешнем мегреле, а он, Вяземский, жив-здоров, несмотря на свои восемьдесят, да еще с каким изрядным хвостищем!

Правда, сегодня слегка позавидовал, когда один старший майор, всех растолкав, прошагал с букетиком в грим-уборную к Екатерине Васильевне и оставался там, сукин сын, довольно долго. А ведь он, Вяземский, при желании мог бы уже и ромбы комиссара 3-го ранга в петлицах иметь, а то, глядишь, и 2-го, — ну-ка, обойди его тогда какой-то майоришка, пускай даже старший!

Но это было так, минутное. Да и не тот возраст уже! О здоровье больше думать надо.

Вот опять засосало. Он знал — это диабет начинающийся, надо съесть что-нибудь сладкое, да только, вот беда, вовремя не позаботился, теперь в доме ничего такого нет…

«Ан есть!» — вспомнил он. Сегодня в театральном буфете какой-то юный хлыщ угостил пирожным, а он тогда сладкого не хотел, завернул пирожное, положил в карман. Вот оно! Сейчас-то и пригодится.

Старик Вяземский откусил от пирожного небольшой кусочек (больше было нельзя), остальное спрятал до другого раза и принялся за дело, уже не отвлекаясь. Ему даже не надо было заглядывать в соответствующие справки — все подробности держал в памяти. Несмотря на возраст, память его никогда еще не подводила.

Итак:

Тем или иным путем ушли из жизни все, кто хоть в какой-то мере занимался делом т. н. Тайного Суда, притом причины этих смертей совершенно различны и выглядят случайными. Так:

— капитан госбезопасности Сабонеев — застрелился якобы из-за несчастной любви;

— комиссар 3-го ранга Палисадников внезапно ослеп. С горя в тот же день застрелился;

— майор Похмельных — убит сосулькой, упавшей с крыши;

— старший майор Недопашный — растерзан собственным взбесившимся псом;

— лейтенант Ройзман — отравился грибами;

— лейтенант Пуринш — убит электрическим током при вкручивании электролампочки;

— майор Гомельский — погиб при пожаре своей дачи;

— старший лейтенант Грамматикопполо — скончался от укуса самки скорпиона во время командировки в Туркмению;

— старший майор Мурманидзе — укушен домашней кошкой, в результате чего — мучительная смерть от бешенства;

— майор Любомудров — смерть от перегрева в бане у себя на даче;

— старший майор Висляков — умер, сорвавшись с крыши, на которую взобрался в припадке сомнамбулизма (как выяснилось, свойственного ему с детства);

— наконец, капитан Жумайло скончался от прямого попадания шаровой молнии (!!!).