Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

Медикаменты усиливали и без того накатывавшую вялость, и Пендергасту с огромным трудом удавалось заставлять себя двигаться и не терять концентрацию. Он всячески пытался заставить свои чувства работать на пределе своих мощностей, ему было необходимо полное, четкое восприятие окружающей обстановки.

В переулках было безлюдно, на глаза попадались лишь редкие бродячие курицы или исхудалые бездомные псы. Оружие за все это время Пендергаст видел только у дозорных на посту охраны. В самой же фавеле, казалось, ни у кого не было оружия, здесь не велась открытая торговля наркотиками или другая уголовщина. Де-факто, фавела, казалось, демонстрировала куда больше порядка, чем весь остальной город за ее пределами. Здания были украшены диким изобилием ярких разноцветных плакатов и листовок — по большей части отслоившихся и болтающихся. Из открытых окон лилась почти оглушающая музыка бразильского фанка, слышались разговоры или громкие споры. Изредка до Пендергаста долетали отдельные восклицания, вроде « Caralho! » или других экземпляров местной брани.

В воздухе нестерпимо пахло жареным мясом. Казалось, этот запах проникал в ноздри со всех сторон.

На улице почти не было транспорта, изредка попадались на глаза лишь мопеды и ржавые велосипеды. На каждом перекрестке был хотя бы один « barzinho» — угловой бар с грязными пластиковыми столами, и десятками мужчин, собравшихся вокруг древнего телевизора с бутылками пива «Skol» в руках. Они были поглощены просмотром футбольных матчей, и, когда команда-фаворит забивала гол, улица разражалась оглушающими ликующими криками болельщиков.

Пендергаст остановился, чтобы перевести дух, на силу сориентировался в пространстве и выбрал направление, начав взбираться по одному из склонов, разбросанных по всей территории Города Ангелов. Пока он поднимался по извилистым улочкам, внешний вид зданий изменился. Трехэтажные бетонные сооружения уступили место лачугам и баракам поразительной ветхости: рейки и деревянные доски, скреплялись проволокой или просто были связаны вместе веревками и покрыты — если они вообще были покрыты — крышами из гофрированного железа. Теперь почти повсюду встречался разбросанный мусор, в воздух проникли миазмы вони протухшего мяса и гниющего картофеля. Здания, стоявшие близко, заметно косились и опирались друг на друга, словно для поддержки. На невозможном, устрашающем клубке переплетенные бельевых веревок висела постиранная одежда, безвольно болтавшаяся на нестерпимой жаре.

Миновав небольшое, самодельное футбольное поле на пустыре, огороженное остатками забора из звеньев цепи, Пендергаст смог рассмотреть намного ниже величественные очертания многоэтажных жилых зданий северного района Рио-де-Жанейро. Они находились всего в миле или двух отсюда, но с его точки обзора казалось, словно они отстояли на тысячи и тысячи миль.

По мере того, как склон становился все круче, окружающий пейзаж менялся до запутанного сумбура террас или ветхих общественных лестниц, состоящих из плохо залитых бетоном деревянных реек и узких дорог, напоминающих американские горки. Через колючую проволоку или дыры в фанерных листах выглядывали чумазые, грязные подростки, подозрительно косившиеся на агента ФБР. Музыка здесь утихла, крики смолкли… сама жизнь — смолкла. Тишина нищеты и отчаяния инфицировала собой душный воздух. Связанные друг с другом постройки поднимались вокруг Пендергаста со всех сторон. Теперь нельзя было понять какую-либо логику в архитектуре — каждое здание возвышалось на разную высоту, склонялось под неопределенным углом и распространяло вокруг некую странную пренебрежительность по отношению ко всему окружающему миру. Теперь фавела стала трехмерным лабиринтом глухих переулков и проходов, мест общего пользования и крошечных площадей. Встречая любого местного жителя, Пендергаст бормотал все те же жалкие фразы, с которыми он сюда прошел: « Meu filho. Por favor. Meu filho» .

Когда агент миновал небольшой обветшалый магазин, помятый и битый четырехдверный пикап «Тойота Хайлюкс» вдруг остановился напротив него. По ширине автомобиль был едва ли меньше, чем сам проулок, поэтому, замерев, он фактически заблокировал проход. Водитель оставался за рулем, а из машины вышли трое молодых парней в штанах цвета хаки и ярких трикотажных футболках. Они буквально выпрыгнули из остальных трех дверей, держа в руках винтовки АР-15. Каждый из них, не колеблясь, направил ствол на Пендергаста.

Один из незнакомцев молниеносно подскочил к агенту, пока двое других держались позади.

— Pare! — потребовал он, — стоп!

Агент на миг послушно замер. В воздухе зазвенело напряжение. Пендергаст сделал шаг вперед, но один из незнакомцев остановил его прикладом ружья, толкнув в спину. Двое других приблизились, прицелившись своим оружием ему в голову.

— Coloque suas maos no carro! — закричал по-португальски первый вооруженный, развернув Пендергаста и толкнув его на пикап. Пока двое других прикрывали его, тот обыскал агента на предмет оружия. Затем он открыл ближайшую заднюю дверцу пикапа.

— Entre , — сказал он грубо.

Пендергаст не спешил исполнить указание, он лишь рассеянно моргнул, сощурившись от яркого солнечного света. Досмотрщик схватил его за плечи и буквально втолкнул на заднее сидение пикапа. Двое других последовали за ним и сели по обе стороны от агента, по-прежнему держа его на прицеле. Первый незнакомец скользнул на переднее пассажирское сидение, водитель переключил передачу, и пикап пополз вниз по грязной улице, поднимая за собой облака пыли, размывавшие их отбытие в туманной дымке.

Один из дежурных полицейских просунул голову в офис д’Агосты.

— Прошу прощения. Вы ожидаете звонка от кого-то по фамилии Спандау?

— Просто передайте мне его сообщение, я сейчас слишком занят.

— Да, но он сказал, что это важно.

Д'Агоста посмотрел на сержанта Слейда, сидящего в кресле посетителя. Что бы там ни было, д'Агоста был благодарен случаю за возможность сделать перерыв. Слейд — мальчик на побегушках из команды Англера — пришел по велению своего начальника, чтобы «поддержать связь» между двумя расследованиями: убийством в музее и убийством Альбана Пендергаста, труп которого был найден на пороге дома его отца. Д’Агоста не знал наверняка, сколько общего было у этих дел и сколько из этого общего уже известно Англеру. Уверен он был в одном — Англер из тех, кто держит свои карты закрытыми до последнего. И одной их таких карт как раз являлся сержант Слейд. Он затребовал копии всех материалов дела в музее — абсолютно всех — и хотел, чтобы ему предоставили их немедленно . Д'Агосте не нравился Слейд... и дело было не только в противных лакричных ирисках, которыми от него пасло за милю. Дело было, скорее, в том, что он напоминал д’Агосте подхалима-школьника, который, если бы увидел, как его одноклассник делает что-то вразрез с указаниями учителя, тут же донес бы на него, желая таким образом получить одобрение. Такие школьники обычно не отличаются пытливостью ума, однако Слейд здесь существенно отличался от представителей этого типа, что лишь усугубляло ситуацию.