Тим Каррэн - Лунный череп

Это должны были сделать его братья до захода солнца, ещё тогда, когда свиньи только вырвались в загон. Но, как и всегда, они об этом забыли.

- Вот черти! - кричал Чонси, подгоняя свиней обратно к сараю. Снежная крупа летела ему прямо в лицо. - А ну, марш вперёд! Думаете, я тут буду на морозе стоять и вас ждать?!

Дверь сарая была открыта и качалась под порывами ветра.

Значит, братья ещё и забыли запереть сарай. Прекрасно.

Ничего нового.

Чонси загонял свиней через дверь, думая о том, что когда придёт время резать скот, эти животные поплатятся за своё упрямство.

- И на этот раз я буду этим наслаждаться, - пообещал он.

А вот в прошлый раз ему не понравилось.

Тяжело было заботиться о свиньях целый год, а потом зарезать их. Особенно, когда животное не умирает тихо и безболезненно.

Прошлый раз свиньи визжали и боролись до самого конца.

Чонси запер свиней в хлеву, и вдруг замер.

В сарае стояла вонь.

Гнилой запах протухшего мяса.

И, несмотря на холод, запах был резким и насыщенным.

Чонси тяжело сглотнул, зажёг висящий на стене фонарь и направился в дальний конец хлева, где стояли лошади.

Из стойла не доносилось ни звука.

Обычно, когда кто-то заходил в сарай, кони начинали фыркать, требуя внимания или корма.

- Старина Джо? - позвал он. - Голубок?

Первое, что заметил Чонси, это разбитые в сарае окна и раскрошенное, как от удара топором, дерево.

А то, что он увидел потом, заставило его упасть на колени, а сердце - остановиться.

«О Боже, нет...»

Лошади были убиты; более того - выпотрошены.

Кровь была повсюду и пропитала солому насквозь.

Туши были разбросаны по всему стойлу. Словно игрушки, с которыми ребёнок играл, а потом они ему надоели.

Кони были выпотрошены, обезглавлены, ободраны до костей.

Голова Старины Джо была насажена на шест.

С Голубка содрали шкуру и прибили к стене кольями.

Влажные, ещё тёплые внутренности были развешены по стропилам и балкам, как новогодние гирлянды.

У Чонси закружилась голова. Парень упал на колени, и его вырвало.

Это не может быть. Просто не может быть.

Ничто не способно сотворить подобное. Ничто.

Ни один зверь не может обладать такой жестокостью, и ни один человек - таким безумием.

Когда тошнота прошла, Чонси ещё раз огляделся. В глазах у парня стояли слёзы, а во рту остался привкус желчи.

Что-то мокрое ударило его по затылку.

Чонси повернулся.

В его волосах запутался влажный комок, и Чонси с воплем попытался его сбросить.

Кусок плоти... Нет, гораздо хуже: связка с частью мышцы, на конце которых болталось глазное яблоко. Голубка.

Чонси отшвырнул его, к горлу вновь поднялась тошнота.

Из темноты прилетел следующий предмет и врезался в стог сена.

Останки головы Голубка... Размозжённый, как яичная скорлупа, череп, вытекшие мозги, вывалившийся язык, выпученный глаз...

Чонси заорал.

Мимо просвистело что-то ещё: окрашенная кровью бедренная кость с болтающимся, как вымпел, куском мяса на ней.

Чонси пригнулся, и кость пролетела мимо.

Чонси сначала покраснел от гнева, а затем посерел от ужаса и посмотрел на второй уровень конюшни, где хранилось сено.

- Кто там? - прохрипел он. - Кто там, мать твою? У меня ружьё...

Ложь, но она придала парню силы.

Из угла послышалось низкое рычание, затем влажный звук разрываемой плоти и чавканье.

В солому упал высосанный досуха позвонок.

Разум паренька кричал: «Беги!». То, что способно с лёгкостью распотрошить двух тягловых лошадей, от него, Чонси, вообще не оставит мокрого места.

Но он не мог убежать.

Он хотел увидеть это существо, заглянуть ему в глаза и дать почувствовать свою ненависть.

С верхнего уровня послышался стон, и что-то метнулось к парню.

Теперь времени убегать уже не было.

Чудовище приземлилось на землю в двух метрах от Чонси.

Парень уставился на него, впитывая каждую отвратительную деталь.

Чонси был около ста восьмидесяти сантиметров ростом, но зверь возвышался над ним, как башня. Его кожа была грубой и испещрённой шрамами.

А лицо отвратительным, мерзким и бледным.

Чудовище сделало шаг вперёд. Его бесформенная голова была огромной, и из кожи то тут, то там торчали клочки шерсти.

Челюсть чудовища выдавалась вперёд, напоминая пасть зверя; раскосые глаза, налитые кровью, покрывала прозрачная блестящая плёнка.

Чонси развернулся и попытался убежать, но поскользнулся на разлитой по полу крови, запутался в развешенных кишках и упал на спину.

Чудовище схватило его одной рукой за волосы и перегнуло через собственное костлявое колено.

Чонси открыл глаза и увидел перед собой открывающийся чёрный рот монстра.

Кривые зубы с червоточинами торчали из обесцвеченных дёсен.

Чонси вдохнул могильный запах от чудовища, увидел отсветы фонаря на острых, как иглы, зубах, и затем эти зубы погрузились в его горло по самые дёсны.

А когда челюсти разомкнулись, горла уже не было, лишь кровоточащий лоскут плоти.

Начали визжать свиньи.

Безликий хрипло заурчал. Вкус тёплой крови жертвы приводил его в экстаз, даруя чувство опьянения.

Он наполнял его ощущением всемогущества, и это было слишком даже для него.

Лошади были забавным развлечением; лакомым кусочком, который можно мучить, а потом убить. Но им не доставало утоляющей голод особенной сочности парня.

Безликий ел медленно, смакуя каждый сладкий, как мёд, кусочек мозга, каждый горячий глоток крови, каждый лакомый комочек серого вещества.

И его осенило. Почему ему раньше не приходило это в голову?

Он был богом.

Королём.

Владыкой.

И никем иным.

А люди - и те, которые его призвали, и те, что восстали против него, - были всего лишь его рабами. Его скотом на убой.

Картинки сменяли друг друга в туманном разуме чудовища.

Выбирать самых вкусных, остальных убивать ради развлечения. Вырезать стариков, чтобы развеять скуку, и кормиться молодыми.

Такова их судьба: стать пропитанием для Него.

Он сожрёт всех женщин и детей, сломает всех мужчин, как хрупкие цветы, и пораскусывает головы младенцев, как леденцы.

О да! Так было в Тёмные века. И так будет сейчас.

Безликий, перепачканный запёкшейся кровью, с лежащим на округлившемся животе позвоночником Чонси, размышлял над этим.

Он знал, что была причина, по которой его достали из тверди могилы.

Не для того, чтобы он убил белых. А для того, чтобы он убил всех.

Ему было предначертано утолять свой голод. Такова его судьба.

Чего ему ещё желать?

Поэт сказал бы: «Он живёт, чтобы есть, и ест, чтобы жить».

Так по-детски просто.

Безликий закрыл глаза, сытно рыгнул и стал ждать, когда вновь проснувшийся голод или простая скука отправят его дальше в жилой дом. В его столовую.