Ирэн Блейк - Гниль

Пашка вздохнул, собрался с мыслями и начал рассказывать.

За окном была ночь. Сколько сейчас точно времени никто не знал. Наручные часы Воробьева сломались. А мобильника ни у кого не было.

Желудок электрика предательски заурчал первым. Ему, точно аккомпанируя, на расстроенном саксофоне отозвался вечно голодный желудок Чебурека.

— Так ты Пашка говоришь, что все телефоны в здании не работают. А взрослые, куда ваши подевались?

— Не видели мы никого. Кроме разве что завхоза, рыскающего вместе с подростками возле овощехранилища и ворот. А вот остальных: Савельича, медсестру, учителей, с той самой ночи дурной не видел.

— Не можем мы тут сидеть больше, — упер руки в бока Чебурек. — Я домой хочу.

— Я тоже домой хочу, очень, — тяжко вздохнул электрик, думая о жене, которая, наверное, с ума от беспокойства сходит. А дозвониться сюда не может.

— Они днём тихие. И свет, не любят, вон за нами не полезли, а ночью то, наверное, прыгали бы без страху как спецназовцы со стажем, — точно разговаривая сам с собой, поделился наблюдениями Воробьёв.

— Так мальцы мне надо подумать, поэтому я чуток посплю чего и вам желаю, — сказал электрик, снимая с вешалки женское пальто с меховым воротником и сворачивая его в рулон, положив под голову замест подушки.

— Здесь мы пока в безопасности, — произнёс электрик после нескольких секунд ёрзанья и добавил:

— Если будут ломиться в дверь, то отступать будем в окно. Ели наоборот, тогда за дверь. Но думаю если они до сих пор сюда не сунулись, то пока не определили наше местоположение. А может чем другим занялись. Картошку таскают из овощехранилища, работнички, — хмыкнул электрик и, открыв рот, широко зевнул. Затем поёрзал и прислонившись к стене заснул.

Темно за окном, небо чёрное снежное и не видно ни единой звезды, а фонарь за забором, так далеко, что его свет едва виден сквозь беспрестанно падающий снег.

Пашке не спиться, хоть и устал. Только Чебурек то и дело пытался вздремнуть, но тут же просыпался и часто моргал и тяжело дышал, в голове мальчишки вертелись навязчивые мысли.

— Я писать хочу, сильно нет мочи терпеть, — спросил Чебурек, разглядев, что Пашка тоже не спит.

— Иди в угол, за вешалками, и пописай, — и добавил, уставившись Генке в глаза. — А ты чего ждал, что в туалет тебя проводить решусь, а?

— Нет, что ты, — замямлил Чебурек и пошёл за вешалки с одеждой в угол. Закряхтел как старик и замолчал.

Пашка задумался. В тишине гардеробной было слышно, как журчит ручеек, испускаемый Чебуреком.

Снежная белизна за окном, давала чуток разглядеть круглолицего мужчину, что их спас. Он едва слышно посапывал носом. Невысокий, крепко сбитый, обычный, в общем то мужик. На героя из кинофильма Бронеславович не походил, но его появление в критической ситуации для мальчишек было сродни чуду. Пашка вздохнул и снова попытался заснуть.

— А чёрт, — с грохотом спотыкнулся Чебурек, цепляясь за вешалки, которые закачались и стали заваливаться на бок. С лязгом железная конструкция всё же упала. В тишине раздавшийся звук казался оглушительным.

— Что где?! — с хрипом проснулся, точно из проруби вынырнул электрик, с ошалевшим взглядом, оглядываясь по сторонам.

Чебурек пробормотал:

— Простите. — И тут что-то зашуршало прямо за дверью. Тусклый желтушный свет фонаря прятал тени по углам.

— Ой мама, — испуганно произнёс Чебурек. Дверь снова протяжно скрипнула. Возникший из-за двери звук походил на крепкорастянутый пууу-ф, затем крепко грохнуло — и дверная ручка отчаянно задёргалась.

— Тсс, — приложив палец к губам, зашипел Пашка. Чебурек быстренько двинулся к ним, и было уже открыл рот, намереваясь что-то сказать, но электрик резко встал и перехватил мальчишку на ходу. Бронеславович крепко взял его за руку, зажал Генке рот.

Тишина накалилась, как перегретый утюг готовый вот-вот треснуть. Звук собственного сердцебиения грохотал в ушах Пашки точно наковальня. Так они и стояли, точно столбы.

За дверью шуршали и переговаривались, как мыши хотя из доносившихся звуков нельзя было различить ни единого слова. Затем громко, точно играя на нервах, бухнули в дверь. Пауза. Снова уже тихонько постучали, как проказливые дети, намеренно дразня взрослых. Стуки и громыхание утихли. Теперь хрипы за дверью чередовались со стонами.

Пашке казалось, что его ноги приросли к земле, а сердце напротив грозится выскочить из груди. Электрик сделал несколько шагов в сторону Пашки вперёд, беззвучно крадучись как кошка, и это поражало взгляд при его то плотной комплекции. Когда пальцы мужчины ободряюще сжали ладонь Пашки, тому значительно полегчало. Сердце в груди замерло и слегка успокоилось. Воробьёв посмотрел в глаза мужчины. И сжал его ладонь.

Время превратилось в резину. Замерло каплями наэлектризованной липкой смолы в воздухе. По лбу Чебурека медленно сползала крупная капля пота, замерев у переносицы.

В дверь ещё раз стукнули, проскреблись, точно прощались до поры — и затем всё разом прекратилось. Шлеп-шлеп, шлёпали уходящие, словно босые ноги за дверью.

Пашка вздохнул. Электрик наконец-то убрал руку ото рта Генки. По испуганному лицу Чебурека стекали слёзы.

— Ушли, — сквозь зубы выдохнул Бронеславович. Затем добавил.

— Что мальцы, верно, говорю долго нам тут не высидеть? Надо вооружаться, подручными средствами, а затем думать, как умотать отсюда, пока нас ещё не сцапали. — Электрик криво усмехнулся. Генка всё ещё дрожал. Пашка сжал губы в тонкую линию и о чём-то своём раздумывал.

Бронеславович тихонько подошёл к окну и огляделся. Снег так и не стих. Но смешался с дождём. Крупные хлопья прибивались к стеклу и почти сразу же таяли, растекаясь по стеклу маленькими лужами.

— И поесть бы надо бы. И воды попить, — тихо сказал мужчина. «И домой бы позвонить, сказать жене что задерживаюсь», осталось в мыслях.

— Так, когда пойдём? — спросил Пашка.

— До утра пока тихо будем здесь, а потом двинемся. Ты же сам Пашка говорил, что днём они не так активны, эти сволочи? — Воробьев кивнул.

— Вы ведь вытащите нас отсюда, правда? — с надеждой в покрасневших от слёз глазах, спросил Генка.

— Что за вопрос сынок, — электрик погладил мальчишку по голове. — Конечно, вытащу, — а у самого всё внутри от такого прямого вопроса разом затрепетало, сжалось и болезненно оборвалось, а сердце ёкнуло, точно иголкой в груди кольнуло.

Так и сидели, на куртках, да пуховиках и пальто до утра, переговариваясь шёпотом. Каждый рассказывал о себе, вспоминали прошлое и шутили, так было легче переждать время и не слететь от страха с катушек.

Утро было серое и пасмурное. Дурной знак, окрестил погоду электрик — и посмотрев в окно, сделал знак рукой, чтобы к нему подошли мальчишки. За окном цепочкой тащились подростки. Кто босой, кто вообще в одних трусах, да майке, еле переставлял ноги и низко сгибался, точно у него за спиной висел пудовый рюкзак. Все подростки казались болезненно тощими, как скелеты.